Утром я пробудилась от страшного сна вся в смятении. Мне приснилось, будто отец жив; будто я глянула в окно и увидела, что он стоит на мосту Альберта, оперевшись о парапет, и с горечью смотрит на меня. Я выбежала и крикнула: «Боже мой, папа, мы думали, ты умер!» – «Умер? – переспросил он. – Я два года провел в Миллбанке. Меня поставили на ступальное колесо, и мои башмаки стерлись в пыль – вот, смотри». Он поднял сначала одну ногу, потом другую, показывая мне истрепанные башмаки без подметок и свои огрубелые сбитые подошвы, а я подумала: «Как странно, я ведь никогда прежде не видела папиных ступней…»
Нелепый сон – и совсем непохожий на кошмары, мучившие меня в первую неделю после смерти отца: в них я сидела на корточках у могилы и отчаянно пыталась докричаться до него сквозь свеженасыпанную землю. И по пробуждении мне каждый раз казалось, будто пальцы мои все еще перепачканы липкой землей. Сегодня же я проснулась, объятая страхом, и когда Эллис принесла мне воду для умывания, я нарочно задержала ее каким-то пустым разговором – однако спустя несколько минут она сказала, что мне следует заняться утренним туалетом, иначе вода остынет. После ухода служанки я подошла к трельяжу и окунула руки в умывальную чашу. Вода еще не совсем остыла, и зеркало запотело. Протирая его, я, по обыкновению, бросила взгляд на медальон… Но он исчез! Пропал неизвестно куда! Вчера вечером я повесила медальон рядом с трельяжем, а позже, кажется, подходила и вертела его в пальцах. Где именно он находился, когда я наконец легла спать, точно не помню (у меня нередко мутится память, после хлорала-то), но положительно уверена, что перед сном медальон не надевала, – с чего бы вдруг? Значит, он не мог сорваться с моей шеи и затеряться в простынях; а кроме того, я тщательно обыскала постель.
И вот теперь я весь день чувствую себя ужасно голой и ужасно несчастной. Я ощущаю утрату как сгусток боли у самого сердца. Я спрашивала про медальон Эллис, Вайгерс, даже Прис. Только матери ни словом не обмолвилась. Сначала она решит, что медальон стащила одна из служанок, а потом, когда осознает нелепость подобного предположения – ибо сама же говорила, что вещица очень уж простенькая, а в трельяже у меня хранятся куда более красивые и дорогие украшения, – так вот, потом она рассудит, что я снова заболела. Она ведь не может знать, никто не может знать, что медальон исчез таким вот загадочным образом именно в ночь после столь странного моего разговора с Селиной Доус!