Однако интересовали арестантку единственно газетные новости, рассказывать которые я не имела права.
– Но здорова ли наша дорогая королева? По крайней мере это вы можете сказать, верно?
Талли сообщила, что дважды посещала по приглашению званые вечера в Осборне, и упомянула имена нескольких великосветских дам. Знакома ли я с ними? Нет, не знакома. Тогда она поинтересовалась, кто мои родители, и, кажется, несколько поостыла ко мне, когда я ответила, что мой папа был простым ученым. Под конец она спросила, могу ли я повлиять на мисс Хэксби в вопросе корсета по размеру и зубного порошка.
У Талли я оставалась недолго. Вторая же арестантка понравилась мне гораздо больше. Зовут ее Агнес Нэш, отправлена в Миллбанк три года назад за сбыт фальшивых монет. Она коренастая молодая женщина, смуглолицая и с темными усиками, но у нее необычайно красивые ярко-голубые глаза. Когда я вошла в камеру, она сразу встала, книксена не сделала, но пригласила меня сесть на стул, а сама все время нашего разговора стояла, прислонившись к свернутой койке. Руки у нее белые и очень чистые. На одном пальце не хватает фаланги – «собака мясника отхватила, когда я еще совсем крохой была».
О своем преступлении она говорила без всякого стыда и рассказала довольно любопытные вещи.
– Я родом из квартала воров, и обычные люди считают нас отпетыми негодяями, но к своим мы очень добры. Я сызмалу обучена красть, если нужно, и, не скрою, крала много раз; но постоянно заниматься этим мне не приходилось, поскольку мой брат – мастер воровского ремесла и содержал семью в достатке. – Затем Нэш сообщила, что попалась на фальшивомонетничестве, которым занялась по той же причине, что и многие другие девушки: работа легкая и приятная. – Меня осудили за сбыт, но я никакого касательства к сбыту не имела; я просто изготавливала формы на дому, а отливали уже другие.
Я и прежде не раз слышала, как арестантки проводят между преступлениями подобные тонкие различия по степени, виду или характеру.
– Значит, ваше преступление менее тяжкое? – спросила я.
Она не утверждает, что менее тяжкое, а всего лишь говорит, в чем именно оно заключалось.
– Просто судьи ничего не смыслят в нашем деле, вот почему и упекли меня в тюрьму.
– Как вас понимать? – спросила я. – Очевидно же, что изготавливать фальшивые монеты нехорошо, верно? Хотя бы потому, что это нечестно по отношению к людям, которым они достаются.
– Нечестно, ваша правда. Только неужто вы думаете, что вся наша фальшивка попадает в ваш кошелек? Что-то может и попасть, конечно, – ну, в таком случае, значит, вам не повезло. Однако основная часть поддельных денег благополучно вращается между нами же. Скажем, я суну монетку приятелю за жестянку табаку. А он расплатится ею за что-нибудь со своим приятелем, а тот в свою очередь отдаст Сьюзи или Джиму – за шмат баранины, украденной с торговой баржи. Сьюзи или Джим вернут монету обратно мне. Чисто семейное дело, никому никакого вреда. Но когда судьям говоришь «фальшивомонетчик», им обязательно слышится «вор» – и вот за это я должна заплатить пятью годами…