Жить в чужом доме на птичьих правах было нельзя, но в том расположении духа, в каком находился Яшка, всякая полезная деятельность вызывала у него отвращение, и он не мог, да и не хотел перебарывать себя. Легче было плюнуть на все и куда-нибудь податься, но куда? Никакой работы Яшка не знал, только и делал, что охотился, и никто нигде не ждал его с распростертыми объятиями, как ждут любого мастерового человека.
А между тем все проблемы можно было решить единым духом, стоило только вернуться домой. Как ни злы были на Яшку охотники, он не сомневался, что авторитет отца окажется сильнее всяких неприязней и все пойдет по-старому. То, что отец обошелся с ним так сурово, Яшка расценивал как состояние момента. Под горячую руку кто хочешь начнет кричать и бросаться с кулаками, а остынет — забудет обо всем. Так что, если вернуться, отец и не вспомнит про обиду.
Но этой мыслью Яшка как бы тешился, на самом деле он не вернулся бы домой, хотя бы его об этом просили. Жизнь там ничего, кроме раздражения, у Яшки не вызывала: живи, да оглядывайся — это можно, а это нельзя, и он согласился бы жить где угодно, лишь бы по-своему.
Но по-своему нигде не получалось, ни у себя дома, ни у Кости. И тут, и там от Яшки требовали выполнения разных обязанностей — там потому, что их выполняли все, здесь — в уплату за то, что приютили. Правда, Костя, как мог, защищал Яшку от нападок матери, не упускавшей случая попрекнуть постояльца каждым съеденным куском. Дело потихоньку-полегоньку шло к скандалу, и потому Яшка с радостью ухватился за Костино предложение устроиться на работу в лесхоз. На сезон — бить кедровую шишку. Оказывается, Костя уже побывал в лесхозе и обо всем разнюхал. На работу брали — год на шишку выдался урожайный, а работников, как всегда, не хватало, и Косте сказали: приходи хоть завтра.
Бить шишку ничуть не легче, чем валить лес, но за такую работу хорошо и платили, и это больше всего манило Яшку и Костю — безденежье замучило их окончательно.
В лесхозе им выделили участки, показали разбросанные по тайге приемные пункты, куда нужно было сдавать шишку, и выдали инвентарь — корзины, мешки и колоты. Дали и лошаденку — на своем горбу мешки с шишкой не потащишь.
Для Яшки работа была не внове. Когда жил у отца, каждую осень бил шишку для себя; Костя же, все свои восемнадцать лет проживший, как птичка — где что перепадет, смотрел на колот, как баран на новые ворота. Но сноровки Косте было не занимать, и уже через день он так орудовал колотом, что иной раз обставлял Яшку.
Работали от зари до зари. С наймом они сильно запозднились, устраиваться в лесхоз надо было в начале сезона, в августе, но тогда они даже не помышляли об этом и теперь наверстывали упущенное.