Постоянно тягостны минуты ожидания, такими они оказались и на этот раз. Тем более я стоял, как дозорный на посту. Зорко наблюдал за норами и за всем, что происходило вокруг.
Поначалу все было тихо, только приглушенный лай Буля слышался из подземелья. Потом ритмично застучал лесной работяга — дятел. Он вел обработку больного дерева. Вдруг с противоположной стороны оврага зазвучала чья-то незатейливая песенка. Смотрю туда и диву даюсь. На ивовом кусте припудренном инеем, разместились снегири. Вскоре песенку ярко-красных красавцев заглушает чья-то нежная трель. Это желтогрудая синица приспособилась на осиновом сучке и славит неожиданно яркое солнце.
Так проходит еще несколько минут, давших мне возможность наблюдать пробуждение жизни от зимнего сна. Но вдруг приглушенный лай Буля послышался более внятно. Не делая резких движений, я держу на мушке выход из норы. Волнуюсь и представляю, как в подземельных катакомбах сражается один фокстерьер с тремя противниками. А тем временем голос собаки звучит настойчиво, и надо полагать, что вот-вот появится пышная красавица. Прошла еще минута, и вдруг из норы показалась лисья мордочка, а потом нехотя появилась вся она, намереваясь к бегству через овраг. Но в это мгновенье я посылаю выстрел, и зверь, падая на снег, уже мертвый, скатился на дно оврага. Вскоре выскочил Буль, бросился к лисице, слегка потрепал ее и убедившись, что лисица мертва, скрылся в норе.
Я стою неподвижно и опять слышу приглушенный лай фокстерьера.
Теперь он удаляется куда-то в другую сторону. Борьба продолжается еще минут пять и, наконец, из отнорка, что ближе к Евграфычу, пулей вылетает лисица. Она не задерживаясь, прыжками идет краем оврага. Но этот побег от смерти продолжался несколько секунд. Прозвучал выстрел, и мой напарник остановил зверя.
На этот раз Буль не вышел из норы, и слышно было, как он преследовал третьего зверя. Доносившийся лай был настойчивый, злобный, и мы понимали, что участь зверя уже решена. Не выдержав непрерывного гона, лисица — усталая, с высунутым языком — выскочила наружу и была убита Евграфычем на глазах Буля.
Так нашими трофеями оказались одна самка и два красивых лисовина. Такой результат радовал охотничью душу, но не столько трофеями, сколько мастерством Буля.
Теперь я должен признаться, что когда-то я имел предубеждение к собакам этой породы и вот почему.
В конце тридцатых годов мне пришлось участвовать на московской выставке собак. Там же, с целью популяризации фокстерьеров, показывали их работу на злобность. Помню, как ко мне подошел знаменитый, ныне покойный, дрессировщик В. А. Дуров и, возмущаясь, повел меня к месту, где испытывали фоксов. Картина действительно была непривлекательной. В обширную, из металлической сетки клетку запускали фокстерьеров к находившемуся там десятку крыс. Собака сходу нападала на них, давила, а некоторые пленницы вцеплялись в губы собаки, и она подолгу не могла избавиться от острых крысиных зубов. Разделавшись с крысами, фокстерьер выходил из клетки, измазанный кровью, с царапинами на морде. В окружающей это зрелище толпе разобраться было трудно. Одни жалели крыс, другие фокстерьера, а третьи и, особенно те, с кем были дети, возмущались таким зрелищем. Но больше всех ругался Дуров, и я понимал его. Ведь за свою жизнь он показал столько волнующих представлений, в которых участниками были дрессированные крысы.