Ты знаешь об этом, но лучше молчи.
Объясненья потом от тебя ни к чему.
Все равно я их уже не пойму.
Ты разрушила все, чем я дорожил.
И ради чего на свете я жил?!
Чтобы боль ощутить от потери любви
И быть обреченным в мире мечты,
На что-то надеясь, с надеждой в груди,
И думать о том, что все впереди?!
Нет. Быть может, все это жестокий обман,
И все, что придет, будет дождь и туман?
Не будет цветов и не будет надежды.
Не будет того, что было, как прежде,
Но я продолжаю свой путь в никуда,
Не зная начала, не видя конца.
И время бежит, не касаясь меня.
Проходят недели, уходят года,
Но помню я все, как будто вчера.
Наш разговор и закрытую дверь.
Мне было обидно и больно, поверь.
Ты, словно пантера, сдавила мне грудь,
От которой нельзя просто так ускользнуть.
Но время проходит, и плывут облака,
И яркое солнце слепит глаза.
Ты была неприступной кирпичной стеной,
А теперь посмотри, что стало с тобой.
Ты так же красива, как и тогда,
Но где же все те, кто был рядом всегда,
Кто клялся тебе в огромной любви
В надежде на то же с твоей стороны?
Но ты же брильянт и красивый алмаз.
Такие, как ты, встречаются раз.
И пусть ты жестока и так холодна,
Но шрамы на сердце не пройдут никогда!
Александр Пироженко
Шло новое тысячелетие. Люди, оправившись от рождественских каникул, постепенно вливались в монотонные будни. Кое-где у ларьков еще стояли некоторые несознательные граждане с дрожащими руками. Они пытались достать из карманов последние сбережения, чтобы продлить и без того затянувшиеся праздники. К остановкам медленно подтягивался народ. Мороз, продержавшись несколько дней, отступил. Пушистые снежинки падали на опухшие лица еще не проснувшегося люда большой и беспечной страны. Автобусы лениво подъезжали к тротуару, словно зевая, открывали двери и нехотя пускали в свое теплое чрево озябших пассажиров. На улицах пахло унынием. Земля, как пациент, отходящий от глубокого наркоза, возрождалась вместе с живущими на ней паразитами. Жизнь шла своим чередом.
На запорошенной лавочке сидели двое и рассматривали проходящих мимо граждан.
— Смешно, — сказал один и, опершись на трость, украшенную черепом, закинул ногу на ногу.
— Ты, как всегда, видишь их в недобром свете.
— Ты забрал девушку и тем самым обрек миллиарды на бессмысленное уничтожение.
— Это, между прочим, ты придумал свод правил, по которым эти животные должны существовать. А я лишь пытаюсь сделать так, чтобы они их соблюдали. Ты сыном ради этого пожертвовал, помнишь? А девушка пошла ко мне сама. Добровольно.