— Осудят его? — спросил Костенко. — Или все же на поруки передадут?
— Какой судья попадется, — сказал Садчиков. — Раз на раз не приходится.
— Это будет идиотизмом, если парня посадят, — сказал Росляков. — Тюрьма — для преступников, а не для мальчишек.
— Какой он м-мальчишка? — возразил Садчиков. — Сейчас мальчишка кончается лет в тринадцать. Они, черти, образованные. С-смотри, как он стихи читает! Словно ему не семнадцать, а все тридцать пять.
— Ну и хорошо, — сказал Костенко, — жизни больше останется.
— Это как? — не понял Садчиков.
— А так. Чем он раньше все поймет и узнает, тем он больше отдаст — даже по времени. Они сейчас отдавать начинают в семнадцать лет, на заводе, со средним образованием, а мы? Только-только в двадцать три года диплом получали. Потом еще года два — дурни дурнями. Диплом — он красивый, да толку что, если синяков себе еще на морде не набил…
— Жаргон, жаргон, — сказал Садчиков. — «Морда» — это ч-что такое?
Росляков засмеялся и ответил:
— Это лицо по-древнерусски.
— Нет, а правда, — продолжал Костенко, заряжая пистолет, — вон Маша моя… Три года на заводе поработала, а сейчас ее можно с пятого курса без всякого диплома на оперативную работу брать.
— Во дает! — усмехнулся Росляков. — Как жену аттестует, а? Скромность украшает человека, ничего не скажешь.
— Так я ж не о себе.
— Муж и жена, — наставительно сказал Валя, — одна сатана. Будешь спорить?
— Спорить не буду.
— То-то же…
— Нет, не «то-то же», — усмехнулся он. — Я не буду спорить, потому что пословица есть: «Из двух спорящих виноват тот, кто умнее».
— Во дает! — повторил Росляков.
— Ладно, пошли Читу ловить, — сказал Костенко и подтолкнул плечом Рослякова, — а то у тебя сегодня настроение, как у протоиерея Введенского, — только б дискутировать…
Они шли по улице Горького вразвалочку, два модно одетых молодых человека. Шли они не быстро и не медленно, весело о чем-то разговаривали, заигрывали с девушками, разглядывали ребят и подолгу топтались около продавцов книг. Со стороны могло показаться, что два бездельника просто-напросто убивают время. Походка сейчас у них была особенная — шаткая, ленивая, ноги они ставили чуть косолапо, так, как стало модным у пижонов после фильма «Великолепная семерка». Около «Арагви» к ним подключился третий — оперативник из пятидесятого отделения. Костенко оглядел его костюм и спросил:
— Ты что, по моде тридцать девятого года одеваешься? И еще шляпу напялил. Сейчас на улице двадцать градусов, а твоя зеленая панама за километр видна.
— Так я ж для маскировки, — улыбнулся оперативник. — Нас еще в школе учили, что шляпа меняет внешний облик до неузнаваемости…