Допрос начали сразу же, как только Читу привезли в управление.
— Я требую объяснений, — сказал Чита, когда Садчиков предъявил ему постановление на арест. — Я не понимаю, за что меня задержали.
Он пытался говорить спокойно, но его выдавали пальцы: они мелко дрожали.
«Главное, ни в чем не сознаваться, — повторял себе Чита. — Санька говорил, что главное — не сознаваться… Только не сознаваться…»
— Вас арестовали за четыре преступления, Назаренко, — сказал Росляков. — Вас арестовали за убийство милиционера Копытова, за ограбление скупки и приходной кассы и за незаконное хранение оружия.
— Я никого не грабил и не убивал. Оружие я нашел только что в такси и хотел его передать в милицию.
— Вы что, сейчас ехали в милицию?
— Да.
— А почему вы отпустили машину на улице Горького?
— Я хотел позвонить по телефону и узнать адрес, куда надо везти револьвер.
— Ах так… Ясно, — сказал Росляков. — А почему же тогда вы вдруг передумали звонить и решили быстро уехать?
— Я вспомнил, что вы помещаетесь на Петровке. И вам я сопротивлялся только потому, что думал, вы грабители и это ваш пистолет. Я думал, что вы следили за мной.
— Н-ну, хорошо, — сказал Садчиков, — м-может быть, это так и было. С-скажите, а когда вам надо было заехать за дакроновым костюмом?
— Что? — упавшим голосом переспросил Чита.
— То самое, — сказал Костенко.
Чита сидел на стуле посредине комнаты, а Садчиков, Росляков и Костенко стояли прямо перед ним — стеной, закрывавшей окно. Поэтому Чита не видел их лиц и их глаз, он видел только яркие черные контуры трех людей, которые каждым своим вопросом вбивали ему в голову, прямо в темечко, страшные гвозди. Эти гвозди причиняли ему неимоверную боль, он должен был привыкнуть к этой боли, а уже потом, привыкнув к ней, быстро придумать ответ и сказать возможно спокойнее и беззаботнее:
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— С-слушай, Чита, — сказал Садчиков, — ты только из себя б-борца не р-разыгрывай. Тут зрителей нет. И п-пьяных пижонов, которые стоят около ресторанов и к-которых можно легко сбить с ног, тоже нет, и мы, как ты заметил, не девицы, а сыщики…
— Подумайте сейчас о себе, — продолжил Росляков. — Мы возьмем Сударя, и он нам расскажет все. Понимаете? И вы будете последненьким. А это плохо — оказаться последненьким в признании, суд это не очень-то одобрит.
— А за что меня судить?
— Я могу п-повторить еще раз…
— Не надо ваньку валять, — сказал Костенко, — с нами такие номера не проходят. Это у тебя только со Шрезелем такие номера проходили. Это ты ему мог «динамо вертеть», а у нас не получится.