Вот и дом. В окне Феклы горит свет, и на кухне свет. Хозяйка небось заждалась его. Гельмут шел, предвкушая горячие пельмени. Он уже входил в подъезд, как за спиной раздалось:
— Добрый вечер, рыбак!
Гельмут обернулся и увидел идущую к нему старуху. «Так это же наша соседка», — вспомнил он. Фекла предупреждала его, что старуха глазастая, сует нос не в свое дело. Гельмут повернулся, чтобы уйти, но старуха тронула его за рукав.
— А ты нелюдимый, — сказала она. Лицо ее странно задергалось, нижняя губа отвисла. — Дай закурить, а? Ох и жадюга ты! Ну, дай закурить? Я знаю, у тебя есть гаванские сигары.
— Где ты их у меня видела? — едва не ругнулся Гельмут.
— Рано утром ты уходил из дому и бросил вот это, — и она вынула из кармана старого жакета окурок гаванской сигары. — Твой, да? То-то, жадюга... Ну что, жалко тебе одну сигару?
Гельмут достал сигары.
— Здоровье свое, бабуся, надо беречь, — стараясь быть ласковым, сказал он и, достав свою зажигалку, дал ей прикурить.
Она глотнула дым, закашлялась, но к себе не ушла, а стояла у двери, не давая возможности ему пройти в дом. В подъезде горела электрическая лампочка, от ее света лицо старухи казалось бронзовым.
— Тебе сколько лет, небось и тридцати нет, мне через год будет семьдесят, а я еще бегаю, — заговорила она негромким вкрадчивым голосом. — Видишь, седая вся, — она качнула головой, волосы у нее были редкие и белые, как вата. — Седая от горя... Мужа-то мово в сорок первом под Москвой убило, а сына Максима фашисты в сорок третьем раненого закололи штыком. Вот оно как, — она помолчала, на худой шее у нее колыхнулся маленький крестик. — Ты небось к Фекле причалил?
— А что, она добрая, — улыбнулся Гельмут, довольный тем, что про свое горе она перестала говорить.
— Не жить тебе с ней, — буркнула старуха. — Гордая она. Идет мимо и не поздоровается. А вот мать у нее была простой, и совесть в ней теплилась. И брат Андрей человеческую душу понимал. Ума-то не приложу, как ета он в тюрьму попал. Давно его посадили, видать, скоро уже возвернется домой.
— Что? — удивился Гельмут. — Он же вернулся из тюрьмы.
— Андрей-то? — старуха хохотнула. — Сидит он... А етот, что тоже Андреем зовут, хахаль Феклин. Эх ты, дурень, и не сообразил-то!
— Этот... этот Андрей, что сейчас живет у нее, разве не брат?
Старуха снова хохотнула:
— Ну и Фекла! Прыть-то у нее с размахом. Сразу два мужика прихватила. Ну и распутница...
Гельмут уже не слышал, что она говорила, в голове больно билось: «Чекисты!.. Это они все устроили, чтоб следить за каждым моим шагом...» Он глотнул воздух, но дышать ему было тяжело. Что делать? Значит, Горбань у них тоже на крючке. Схватят его в Москве, и он расколется. Нет, Гельмут этого не допустит! У него даже задрожали руки, хотел идти и не мог, ноги будто свинцом налились, отяжелели. А старуха все курила да покашливала и не уходила, ждала, что он в ответ ей скажет. «Надо сейчас, немедленно, позвонить Старику... — стучало в голове Гельмута. — Надо, чтобы он...» Да, надо спешить на почту. А может, дать ему телеграмму? Нет, решил он, только звонить по автомату, как и предупреждал шеф. Ему стало больно от этих мыслей, но выхода он не находил.