немедленно положил соответствующую резолюцию. Не менее сочувственно отнесся и корпусный интендант. Когда я пришел в его управление через час, переассигновка уже была произведена. Формально следовало снестись с Киевом, но интендант решил на свою ответственность этого не делать. По закону бумаги должны были быть отправлены в Лубенское казначейство по почте. Чтобы избежать всякой проволочки, писаря с разносной книгой послали вместе со мной в почтамт. Начальник почтовой конторы, с которым я тоже поговорил начистоту, обещал, что пакет не будет задержан ни на один лишний час. Вечером я вернулся в Лубны, успел еще съездить на квартиру к начальнику почты и управляющему казначейством, так как присутствие кончилось, и заручился их обещанием выполнить все формальности без замедления.
Через двое суток поветовый староста Грачев и другие лица, добивавшиеся расформирования Куриня, узнали, что командующий «Охоронной сотней» получил из казначейства более 60 000. Во избежание всяких случайностей, всем чинам Куриня немедленно выдали недоплаченное жалованье и заплатили по счетам поставщикам. С точки зрения закона никто не мог наложить руку на эти деньги, но мы очень опасались беззакония.
История с проведением переассигновки в течение нескольких часов вспоминается мне всякий раз, когда о военных, служивших на Украине, начинают говорить, как об изменниках или полуизменниках. Стоило сказать, что деньги необходимы, чтобы люди смогли уехать на Дон, и украинская военно-чиновничья машина заработала с предельной скоростью. Вместе с тем этот маленький эпизод может служить примером того, насколько все-таки жизнь на Украине в 1918 г. была упорядочена. Год спустя о подобной скорости нельзя было и мечтать, хотя бы потому, что поезда ходили, почти не придерживаясь расписания. Я отлично понимаю огромную разницу в условиях 1918 и 1919 гг., но тем не менее факт остается фактом. Аппарат управления в Украинской Державе был очень неплохо налажен. Как и многие другие, я был убежден в том, что его надо во что бы то ни стало защищать и сохранить[280].
Очень мне хотелось съездить проститься домой, но отлучиться я не мог. Постоянно возникали вопросы, требовавшие немедленного разрешения. Послал в Каменец-Подольск брата. С отцом так и не суждено было больше повидаться…
Все лето физически я чувствовал себя отлично по сравнению с гимназическими и студенческими годами, вообще очень окреп и поздоровел за три года, проведенных на военной службе. В конце июля меня, как и многих (в Курине одно время было 50 % больных), свалила испанка. После нее несколько дней чувствовал себя очень слабым, потом как будто все прошло. В конце августа по вечерам начала подниматься температура. Целый день я чувствовал себя сносно, много работал, ездил, ходил. К заходу солнца раскисал – голова горела, появлялась слабость, я с трудом заставлял себя не ложиться. Пришлось обратиться к врачу. Он ничего не нашел в легких, но все-таки заподозрил туберкулез. Кривая температуры очень его напоминала