Благородные холмы Сассекса в этот миг показались мне такими же безотрадными, как йоркширские болота. А отец Браун между тем медленно продолжал свой монолог, постукивая по земле зонтиком:
– Первые факты в ее оправдание, если оно ей действительно требуется, заключаются в том, что ее отец – скряга, что у него буйный характер, сочетающийся с прямо-таки пуританской семейной гордостью. Неудивительно, что она боялась своего отца. Предположим теперь, что ей действительно требовались деньги – для хорошей или же, возможно, для скверной цели. Вы сказали, что у нее и ее брата всегда были какие-то секретные языки и связанные с ними хитрости; это вообще характерно для семей с запуганными и страдающими детьми. Не сомневаюсь, что она предприняла отчаянный шаг – и именно она была юридически ответственна за подделанный документ, которым якобы воспользовался ее брат, ища финансовой помощи. Известно, сколь часто встречается семейное сходство почерков, до такой степени, что их бывает трудно различить даже экспертам. Поэтому я не вижу, отчего не должно быть сходства и в тех мельчайших особенностях, с помощью которых судебные эксперты распознают подделку. Во всяком случае, у брата к тому времени была очень плохая репутация, которую полиция приняла к сведению с намного большим пристрастием, чем следовало бы, и поэтому он попал в тюрьму. Думаю, теперь вы согласитесь, что, пострадав за сестру, он исправил свою репутацию.
– Вы имеете в виду, что Саутби все это время страдал… действительно безвинно? И ни слова не произнес в свое оправдание?
– Дьявол торжествует лишь временно, – мрачно произнес отец Браун, – ибо тот, кто пал, может вознестись. Эта часть данной истории нравится мне больше всего.
После паузы он продолжил:
– В момент, когда его арестовали, у него было, я почти уверен, какое-то письмо от сестры. Верю и надеюсь, что в нем звучало раскаяние. Однако, что бы это ни было, послание должно было заключать в себе две вещи: во-первых, признание или намек, делавшие ее собственную вину явной, а во-вторых – срочную просьбу к брату встретиться с ней, как только он освободится. Особенно важно, что подписано было послание не реальным именем, а словами «Твоя несчастная сестра».
– Но, дорогой мой друг! – воскликнул я. – Вы говорите так, будто видели письмо!
– Я могу распознать его содержание по его последствиям, – ответил он. – Дружба с Местером, ссора с Кеннингтоном, тот факт, что сестра оказалась в Бате, а брат – в комнате священника, проистекали из этого письма и только из него. Письмо, однако, было зашифровано, и очень трудно разгадать шифр, если его сочинили дети. Возможно, вы сочтете это парадоксальным? Но, наверное, вы знаете, что самые трудные для расшифровки особенности шифра являются произвольными? И если двое детей вдруг решат, что «шмяк» означает «время ложиться спать», а «бряк» означает дядю Уильяма, для решения этой загадки потребуется гораздо больше времени, чем для того, чтобы расшифровать любую систему замещенных букв или цифр. То есть, хотя полиция и нашла записку, Саутби успел отбыть половину срока, прежде чем она как-то в чем-то разобралась. Именно как-то в чем-то… Потому что в результате они узнали лишь следующее: одна из сестер Саутби виновна, а он невиновен; к тому же у них создалось впечатление, что он никогда не скажет правду по этому поводу. Остальное, как я уже сказал, совершенно логично и просто. Единственное, что они могли сделать, – это воспользоваться тем, что та из сестер, кто была виновна, попросила Саутби явиться прямо к ней. Ему дали возможность бежать и отправить сообщение сестре, причем как можно скорее, между тем полиция добилась разлучения сестер с помощью Местера, который косвенным образом вынудил одну из них отправиться в Бат. И все это по единственной причине: под подозрением была одна из сестер Саутби. Вам, конечно, было тяжело видеть, как все эти полицейские кружат тут, точно стая хищных зверей или рой мстительных призраков. Но поджидали они не Саутби.