— Ну вот, Зиночка, это и есть наш сибиряк, Семен Григорьевич Огородов. Прошу любить, и все такое. А это хозяйская дочь, милая, славная наша Зинаида Васильевна. Попросту Зиночка.
Семен Григорьевич перед Зиной подтянулся, а каблуки у него щелкнули сами собой, что смутило его самого.
— Да вы, Семен Григорьевич, запросто, — повела рукой и дружелюбно сказала Зина, затем понюхала свои пальчики, улыбнулась: — А руки вам не подам — в керосине. Самовар, Егор Егорыч, к вам или придете в гостиную?
— Мы посмотрим. Вы как чаек-то, Семен Григорьевич, любите?
— Чай не пьешь — какая сила, — в тон хозяевам пошутил Огородов и загляделся на Зиночку. Она стояла лицом к свету лампы и была хорошо видна со своей гладкой прической, положенной по ушам. У ней высокие брови, и глаза оттого глядели открыто, с живым детским изумлением в них. Когда она, не подав руки, улыбнулась, уголки ее губ чуть приметно запали, и в ямочках, нежно тронутых тенью, притаилось что-то ласковое и доверчивое. Спрашивая о самоваре, она поправила бархатную занавеску на дверях и, перед тем как скрыться за нею, еще раз поглядела на Огородова с той же милой доверчивостью.
Егор Егорыч провел гостя в свою комнату и усадил в старое жесткое кресло, а сам сел к столу, на котором теснились стопы книг, газеты, на них были небрежно навалены оптические трубки, угломеры, кронштейны к ним, тут же стояла фарфоровая лампа под матовым абажуром, а справа под рукой хозяина бронзовая пепельница — тонкая ладонь, на которой чуть-чуть дымилась трубка. Егор Егорыч большими затяжками распалил ее, потом добрым глазом выследил взгляд гостя и вместе с ним осмотрел книжный шкаф, литографии по стенам, кровать под суконным солдатским одеялом.
— Не обессудь, Семен Григорьевич, вот так и живем. По-холостяцки.
— Зато книг у вас…
— Этого добра хватает. Книга, она ведь другую книгу плодит. Завелась одна, будет и другая. А вам спасибо, что пришли, и давайте запросто, на «ты».
Огородов немного опечалился и начал смятенно одергивать подол рубахи:
— Уж вы меня, Егор Егорыч, покорно извиняйте, только я как есть, по-старому. А вам как лучше.
— Да ведь я, Семен Григорьевич, не барин. Тоже выучился, как говорят теперь, на медные гроши.
— Что ж из того. Уж мы, солдаты, куда как равны друг перед другом, а попробуй-ка рядом со мной первогодок по службе — я ему дам усадку: хоть и уравнен, а место свое знай.
— А я все-таки буду попросту, потом, гляди, и ты попривыкнешь.
— Это хорошо так-то, — согласился и повеселел Огородов.
— Вот гляжу на тебя, Семен Григорьевич, и думаю: ведь ты из крепкой семьи. Не куришь, на работе рад убиться. Хозяйство, видать, поведешь прилежно, смекалисто.