Он уехал, а я знал, что на весенней проверке застава снова окажется посредственной. Слишком мало времени у меня. И слишком много надо сделать. А тут еще младший лейтенант Чернецкий со мной сух и вежлив — и только. Я могу лишь догадываться, что он плохо спал эту ночь, все обдумывал «линию поведения». Впрочем, может, я ошибаюсь — у него такой румянец и такое свежее лицо, что, скорее всего, он дрыхнул всю ночь, как сурок.
Мы сидим в канцелярии, и я записываю все то, что надо сделать в первую очередь. Распахать контрольно-следовую полосу — это раз. Она вся в комьях, кое-где размыта водой. Меня беспокоит правый фланг. Мрачные валуны с деревьями, растущими из трещин, — это не живописный пейзаж, а вероятное направление для нарушителей границы. По камням не очень-то разбежишься, оттуда легче отстреливаться, сбить преследование. Еще никто не знает, что полковник приказал мне провести здесь учебный поиск. Я пошлю Гусева «нарушить» границу, он сильный парень, посмотрим, как его догонят и возьмут.
Мне не нравится собака. Зовут ее Дина. Маленькая овчарка чепрачной масти подняла острые уши, когда я подошел к ее клетке. Не залаяла, не ощерилась, только подняла торчком уши, и все. Она смотрела на меня желтыми, как у плотвы, глазами, чуть потягивая черным носом, вдруг лениво зевнула, заворачивая язык колечком, и отвернулась, положив морду на лапы.
Инструктор, сержант Балодис, косился на меня, стараясь догадаться, понравилась ли мне собака.
— Какой след берет? — спросил я.
— Четырехчасовой давности, товарищ капитан.
— Мало.
— Маловато, — согласился Балодис. — Молодая еще.
У меня там, на той заставе, был Буг — собачка не приведи господи, сорок пять килограммов веса, валила с ног здоровых парней. А эту сегодня вечером сам проверю, погляжу, на что способна столь изящная овчарка.
Что же еще надо сделать в первую очередь?
Боевая подготовка...
Чернецкий философски разглядывает мундштук с дымящейся сигаретой. Лично он мало верит в серьезные сдвиги... Большинство солдат по боевой едва вытягивают на «хорошо»... А физическая? К перекладине подходят, как к живому тигру. («Если не считать, конечно, перворазрядника Аверина», — бесстрастно замечает Чернецкий, продолжая разглядывать мундштук.) Ну, а за политическую он отвечает, здесь все будет в ажуре.
Только после этого он оторвался от мундштука и посмотрел на меня: дескать, поняли мой намек, капитан?
Я понял. Чего ж тут не понять, не велика хитрость. Он будет отвечать за политическую подготовку, а я, начальник заставы, за все остальное. И тогда пусть драят меня, а не его.