Это-то я понял, товарищ младший лейтенант, но ведь ничего из твоего плана не выйдет, миленький! Зря думаешь, что сам повезу этот воз. Надо будет свезти — свезу, конечно, и ни у кого не запрошу пардону, слажу, как говорится, с пупка не сорву. Но ты тоже будешь работать. Пусть нехотя, но будешь. А если и разругаемся с тобой, так ведь не детей крестить, в конце концов.
— Кстати, — говорю я, — с завтрашнего дня попрошу вас, Кирилл Петрович, вплотную заняться боевой. У меня пока много других дел.
Он вскидывает на меня глаза, и глаза у него злые. Сидит прямо, бледный, но что он может ответить? «Слушаюсь» — вот и все.
Мне некогда думать над тем, до какой степени уязвлен младший лейтенант и куда еще заведет его раздутое самолюбие. Контрольно-следовая полоса мне нравится не больше, чем младший лейтенант. На заставе нет плугов, бороны тоже нет — стало быть, надо ехать в Новую Каменку, просить у председателя колхоза.
— Сейчас еще рано распахивать, — говорит Чернецкий. — Земля как тесто.
Он прав, распахивать действительно рано.
— А ближе к весне вы поставите председателя в неловкое положение. Ему самому пахать надо. Там есть такие участки, что трактор не пройдет. А отказать вам он не сможет. Положение?..
— Ну что ж, Кирилл Петрович, если вы так волнуетесь за меня, поезжайте и договаривайтесь сами.
Теперь он откидывается на спинку стула.
— Товарищ капитан, а вам не кажется, что у нас с первого дня складываются любопытные отношения?
— Надо обладать фантазией, чтобы назвать их любопытными, Кирилл Петрович. Обратите внимание, как вы разговариваете. Вы всем недовольны, вы все ставите под сомнение, как будто страшно рады тому, что положение трудное. Я много лет прослужил замполитом и не знал, где кончалась служба начальника заставы и начиналась моя. Мы делали одно дело. И здесь тоже мы с вами должны делать одно дело. Почему же вы ставите себя как бы в сторону?
Мы долго молчим. Столько дел, а приходится думать над тем, не перегнул ли я сам с этим мальчишкой? Нет, не перегнул. Надо все сразу поставить на свое место.
Я ухожу в лес, неся неуклюжий и тяжелый дрескостюм. Балодис пройдет следом минут через двадцать. Я хочу поглядеть, на что способна его овчарка.
На лесной поляне надеваю дрескостюм, рукава у него болтаются, как у смирительной рубашки — их можно завязать узлом, — и я с трудом высвобождаю руки, чтоб закурить. Лес тих, в нем нет жизни. Я сижу на камне и курю, один в голом лесу, а кругом ни звука, даже ветра нет. Брошенная сигарета дымит, дым поднимается вверх совершенно прямой струйкой.