Впрочем, на заставу мы вернулись вполне довольные друг другом. Я спросил Балодиса, откуда он. Оказалось, из Литвы, из небольшой деревни. В этом году демобилизуется — и домой. Нет, он еще не решил, что будет делать дальше. Хорошо бы поступить в сельскохозяйственный техникум, у них в районном центре есть такой. С Диной, конечно, расставаться жалко. В прошлом году он заболел аппендицитом, пришлось лечь в госпиталь на операцию, и застава осталась без собаки. Пять дней Дина не брала в рот ни крошки, металась по вольеру, выла, потом легла. На какие только хитрости не пускались ребята, чтобы накормить ее! Даже надевали одежду Балодиса, чтобы собака почувствовала его запах. Куда там! Она кидалась на тех, кто был в одежде Балодиса. Но голод не тетка — на шестой день съела (ночью, когда никто не видел) кусок вареного мяса.
Я подошел к заставе и увидел, что на крыльце стоит Аверин. Аккуратный, собранный, свежий после сна. Еще издали я почувствовал, что стоит он там не зря. Ждет меня. И не ошибся.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан?
— Да.
— У младшего лейтенанта лежат без движения две мои докладные.
— Знаю.
— Вот третья.
Он протянул мне листок бумаги, вырванный из тетрадки.
«Начальнику заставы капитану А. П. Лободе.
Полагая, что на пограничной заставе должны служить только высокодисциплинированные люди, и полагая, что я к таковым никак не отношусь, прошу вас ходатайствовать о моем переводе в гарнизон части, как непригодного к несению службы на границе.
Аверин В.»
— Хорошо, — устало сказал я. — Пойдемте потолкуем, товарищ Аверин. Логика у вас, прямо скажем, железная. Докладная написана очень энергично и убедительно.
— Чем богат, тому и рад, товарищ капитан.
— Ну, а если попросту? Почему так рветесь в гарнизон? Только честно.
— Видите ли, товарищ капитан, я москвич.
— Ну и что? Я, например, алма-атинец.
Он вежливо улыбнулся. Эта улыбка должна была означать: конечно, Алма-Ата отличный город, замечательный город, и тоже столица, но...
— То есть, я хочу этим сказать, что я горожанин, горожанин до мозга костей.
— Ну и что же?
— Иначе говоря, урбанист. Могут же у человека даже в моем возрасте быть свои привязанности?
— Бесспорно.
— Вот я и говорю: я могу жить полной жизнью только в городе. Меня угнетают пейзажи.
Подумалось: Лида тоже любила город, и ее тоже угнетала тишина заставы. Сейчас я скажу Аверину, что кроме привязанностей есть долг — долг гражданина. Я скажу ему правильные слова, а он не поймет их. Он эгоист, он думает только о себе. Его и впрямь может угнетать жизнь на заставе. Как хорошо сказал Шустов: не все выдерживают границу. Но я должен сказать ему что-то такое, во что он поверит.