Перед тем как отправиться на границу, я стучу в дверь квартиры младшего лейтенанта. В его окнах свет — стало быть, Чернецкий не спит. Я слышу, как он кричит: «Войдите!», и впервые вхожу в его квартиру, хотя мы живем в одном доме, только двери у нас с разных сторон.
Чернецкий моет пол. Он босиком, в трусиках и майке, вода стекает по голым рукам, а на плече у Чернецкого татуировка — три цветка. Он видит, что я заметил эти цветки, и смущенно объясняет:
— Шутки детства. Не узнаете? Королевские лилии. Начитались мы тогда Дюма, а теперь кончики никак не свести. Вы проходите, товарищ капитан, садитесь.
— Некогда, Кирилл Петрович. Да и натопчу я вам здесь.
Он знает, что я пришел неспроста, и ждет, когда я сам скажу, зачем пришел. Все-таки я сажусь, но не в комнате, а на кухне — там еще не мыто.
— Я хочу сказать вам, Кирилл Петрович...
— Я уже знаю, товарищ капитан, — не дает он мне договорить. — Но машину-то можно будет послать?
— Нет уж, поезжайте сами, — делая строгое лицо, говорю я, — а то, неровен час, водитель ошибется и привезет вам чужую жену.
Чернецкий смеется, у него хороший, легкий смех, и я сразу же чувствую, что в нашем разговоре нет никакого напряжения и что для меня он сейчас не младший лейтенант, а просто славный парень, трогательно готовящийся встретить жену.
— Банкет по такому поводу будет?
Он опять смеется.
— Какой там к лешему банкет, если приказ на усиленную! Жена пишет, что отправила багажом полное собрание сочинений Золя, подписное издание, тридцать томов: она за книжечку, а мы с вами на границу.
— Но все-таки нельзя уж так, — ворчливо говорю я. — Знаете, за валунами, на южном склоне, вчера подснежники высыпали. Хоть цветов ей нарвите.
— Нарву. Я их тоже видел. А дочке, смотрите, что из лесу притащил!
Он бросился в комнату и выволок оттуда лосиный рог. Огромный, тяжеленный, скинутый зверем или обломанный по неосторожности в битве за даму сердца. Я одобрил подарок, хотя мне подумалось: «На кой ляд малому ребенку лосиный рог!»
— Или лучше я из него вешалку сделаю.
— Лучше, пожалуй, вешалку. А у меня для вашего потомка полкило конфет есть. «Весна», кажется. Шоколадные. Купил, чтобы по утрам не курить натощак, и все равно ничего не получается. Открою один глаз — папироса во рту, второй открою — она уже горит.
— Говорят, вредно это.
— Курить?
— Натощак. Я вот утром яблоки ем. Хотите яблоко?
Он достает из шкафчика яблоки и протягивает мне. Я беру одно, тру о рукав брезентового плаща и вгрызаюсь в сочную сладкую мякоть.
— Пока.
— До завтра.
Я виду и ем яблоко Чернецкого, и на душе у меня совсем спокойно. И славный он, наверно, парень, младший лейтенант, только иногда дурь бросается ему в голову, а голова еще слабая, ну да это ничего — пооботрется и поймет, что к чему. А может — был грех! — возомнил себя великим единоначальником, этаким вершителем судеб, и теперь до него дошло, что все это блажь и чепуха.