— Пошли, капитан.
Я не знаю, зачем ему горсть этой земли, а спросить неудобно. Сам он молчит. Он шагает крупно, сосредоточенно, руки заложены за спину, и лишь тогда, когда мы подходим к машине, говорит:
— Отвезу на могилу жены. С границы, где сын.
Звоню в Новую Каменку, не очень рассчитывая, что Михаил Михайлович в такой день сидит у себя в правлении, и слышу в трубке его голос:
— Это ты, капитан?
— Я. Поздравляю, Михаил Михайлович!
— Тоже поздравляю. Может, приедешь?
— Приеду, и не один. Тут гость у меня из Казахстана, отец нашего ефрейтора. Большой человек!
— Вези большого человека, мы гостям всегда рады. К шести приезжай, ну, к восемнадцати, — поправился он. — У нас торжественная часть будет и концерт. В президиум обоих посадим.
— Ежели так, обязательно приедем, — смеюсь я. — С детства обожаю в президиумах заседать.
Я иду на кухню, где красный, распаренный Костюков яростно месит тесто для бешбармака и где густо пахнет вареной бараниной. Что у него там получится, знает один аллах, но пусть гость увидит: мы старались.
— Где Иманов?
Костюков кивает на окно. Там, на чурке, на которой мы колем для кухни дрова, сидит Иманов, неподвижный, как памятник Великой Скорби.
— Ефрейтор Иманов! — Он медленно встает. — Зайдите в столовую.
Все это из-за меня, но я-то в чем виноват? Ведь мы договорились, что отец Иманова приедет после проверки. И потом — посредственные отметки не у меня, а у ефрейтора Иманова. И все-таки я чувствую себя неловко перед ним: он впрямь неутешен в своем горе.
— Так вот, Иманов, я сделаю все, чтобы обошлось хорошо. А в том, что случилось, виноваты вы сами. Незачем было приглашать отца сейчас. Идите.
Он поворачивается кругом и уходит. Костюков высовывается из раздаточного окошка, спрашивает шепотом:
— Товарищ капитан, а перчик в бешбармак кладут?
— Что-о?
— Перчик, я говорю, кладут?
— Слушайте, Костюков, я вам не книга о вкусной и здоровой пище, — срываюсь я. Он ошалело смотрит на меня, а я уже несусь на заставу. Его интересует, кладут ли перчик в бешбармак! Еще одна самоволка, и я ему покажу, куда именно кладут перчик, и в каких количествах.
Проходит час. Я даже не замечаю, что мы едим в столовой — бешбармак это или еще что-то? Иманов-младший почти не притрагивается к еде. Отведать экзотического кушанья пришли Чернецкие и старшина Шустов с Анной Ивановной. У Чернецкого на щеке и подбородке плохо стертая губная помада.
Старший Иманов поинтересовался, куда они девали дочку, и жена Чернецкого (ее зовут Рита) рассмеялась:
— У нас теперь нянек сколько угодно. Посмотрите в окно.