— Чистое белье роздали? — спросил я дежурного.
— Так точно. Только не успели переменить.
Я вошел в спальню. Здесь было темно. Здесь всегда темно, словно глухой ночью, потому что ребята спят и днем, вернувшись из наряда. Окна плотно занавешены. Только у входа горит синяя лампочка, белеют накомарники.
Дверь по-прежнему была открыта, и я скорее почувствовал, чем услышал тяжелое дыхание в коридоре. Тогда я кинулся в темноту и сел на чью-то койку. А в дверях уже появился Костюков и пошел, нашаривая ногами проход между кроватями.
Он плюхнулся на койку, соседнюю с той, на которой сидел я, и случайно задел меня коленом.
— Васька, ты?
— Ну, — шепотом отозвался я.
— Кажется, я крупно влип, — сказал он. — Нарвался на нашего кэпа. Он ехал из Каменки и наколол меня.
— Вздрайка будет, — шепнул я.
— Это как пить дать. Он меня узнал, а я от него на цыпочках. Обидно.
— Чего обидно-то?
— Не люблю, когда люди из-за меня себе кровь портят. А кэп в общем-то хороший парень.
— Ничего парень, — сказал я.
— Зря я пошел, — шептал Костюков. — Если кэп появится, скажи, что у меня болит живот и что я все время бегаю в гальюн.
— Три порции мороженого, — прошептал я.
— Хоть все пять. Погоди, это ты, Васька?
Видимо, что-то удивило или насторожило его наконец в этом разговоре. Может, Васька терпеть не мог мороженого? Костюков чиркнул свою знаменитую на всю заставу газовую зажигалку, огонек дернулся и погас.
— Значит, пять, — уже громко сказал я. — Пять порций, и я скажу кэпу, что ты все время бегаешь в гальюн. Кэп хороший парень, и мы его надуем, я думаю.
Я так и корчился от смеха. Я-то заметил, какая физиономия была у Костюкова, когда он чиркнул зажигалку. Если бы на моем месте оказался живой динозавр, он и то, наверно, не растерялся бы так.
А солдаты уже вернулись и, гремя сапогами в коридоре, составляли оружие, снимали подсумки. Сейчас они пойдут домываться.
Бронюс, поглядывая на дверь спальни, сказал мне:
— Не догнали, товарищ капитан. Он вернулся.
Надеин, сняв пилотку и приглаживая мокрые еще волосы, сказал:
— Товарищ капитан, в принципе не возражаете, если мы с Костюковым сами поговорим?
— В принципе нет. Только подумайте над формой разговора. Проконсультируйтесь с Гусевым относительно того, что бывает, если разговор становится чересчур пылким.
— Мы тихонько, — сказал Каштаньер. — Существительными и прилагательными.
— Я бы на «гражданке» все-таки приложил ему за такое дело, — не выдержал Бронюс.
Я-то знал, какую они устроят Костюкову баню. Я не должен был присутствовать при этом. Пусть сами. За все: за несмытое мыло и недосмотренный сон.