Фредерикс впился в него глазами, остановившимися от изумления: неужели этот дерзкий трибун тот самый камер-юнкер, с которым он был соседом по имению под Петербургом и с которым для взаимного понимания не нужно было и слов.
Да, «Право» родилось в сорочке – тотчас после рождения ему был приготовлен и другой, совсем сенсационный сюрприз. Если Набокова мы опасались включать в свою, чуждую ему среду, то о приглашении Льва Иосифовича Петражицкого вообще мысль не приходила в голову, он только что с небывалым успехом защитил свою докторскую, увлекательную, как роман, диссертацию и быстро поднимался к зениту своей научной славы. Наплыв студентов на его лекции был так велик, что пришлось отвести для них большой актовый зал, в котором слушатели, затаив дыхание, восторженно внимали словам молодого учителя. Это было тем более внушительно, что Петражицкий лишен был всех внешних данных, способствующих успеху лектора. Невысокого роста, блондин, с маленькой головкой и широким носом, оседланным непропорционально большим пенсне, в которое смотрели вялые, бесцветные глаза, безнадежно монотонный голос, мучительно спотыкающаяся речь, состоявшая из длиннейших, неправильно построенных периодов, – все здесь как будто нарочно сочеталось, чтобы молодежь оттолкнуть. И если, вопреки всему, он пользовался таким исключительным успехом, это, как мне кажется, можно объяснить тем, что его речь воспринималась как импровизация, и у слушателя создавалось впечатление, что он сопереживает мукам творчества, и – что всегда увлекает молодежь – творчества, разрушающего установившиеся теории и открывающего новые горизонты.
Петражицкий был весь поглощен научной работой и горячо убежден, что созданная им теория права может преобразовать весь социальный уклад. Возможность проводить свои взгляды в периодической печати и вызвала, вероятно, интерес к «Праву», но уж никак нельзя было предполагать, что он согласится принять участие и в будничной редакционной работе. Тем выше было общее радостное изумление, когда по выходе второго номера он сам предложил себя в члены редакционного комитета, и мы бурно приветствовали его намерение. Было чему радоваться – его вступление сразу значительно подняло авторитет «Права», а напечатанная в первых же номерах серия статей об обычном праве, беспощадно развенчивавших этот народнический фетиш, была самым ценным и ярким украшением «Права», которое он любил нежной любовью, как живое существо.
В дружеском личном общении он производил обаятельное впечатление приветливостью, искренним радушием, благостной снисходительностью к людям, граничившей с детской наивностью. У нас в доме за завтраком он впервые встретился с Пассовером – два полюса: один ревниво таил свое духовное богатство и унес его в могилу, другой стремился осчастливить мир своими открытиями, и его литературное наследство составило бы около 80 внушительных томов по самым разнообразным вопросам.