С первыми тактами оркестра я позабыл обо всем на свете и уже на всю жизнь остался влюбленным в эту гениальную оперу, а в эмиграции с трудом сдерживал слезы на последнем действии, при виде яркого, безоблачного народного веселья, заставлявшего болезненно остро ощущать юдоль скорби, в которую повергла нас революция.
На другой день, весь еще во власти волшебных звуков, напевая про себя бесподобный вальс, я возвращался с прогулки и у входа в гостиницу встретил взволнованного шурина, размахивающего газетой. Из нее я и узнал об ужасном покушении на Столыпина, живо представил себе тяжелое душевное состояние нерешительного Ганфмана и почувствовал угрызения совести, что оставил его одного (Милюков тоже уехал за границу). Воспользовавшись последним вечером, чтобы послушать еще «Тангейзера», мы прервали свой отдых и ночью выехали в Петербург. Там я застал очень взбудораженное настроение. Через неделю после покушения Столыпин ввел военно-полевые суды, ликвидировавшие все гарантии правосудия. Наша газетная хроника – в «Праве» и «Речи» – насыщена была теперь сообщениями о массовых расстрелах и повешениях по приговорам этих судов, а за ними следовали известия об убийствах представителей власти[57]. Одновременно с покушением на Столыпина убит был командир усмирявшего Московское вооруженное восстание Семеновского полка Мин, спустя некоторое время произведено было покушение на московского градоначальника Рейнбота… Сотнями закрывались и штрафовались газеты, конфисковались книги и брошюры, и уж совсем анекдотом звучит, что среди них подверглось конфискации и «Полное собрание речей Николая II», изданное без каких бы то ни было комментариев.
Моих политических друзей заботили два вопроса – о Выборгском воззвании и о легализации партии. Возвращавшиеся из Выборга депутаты были уверены, что будут арестованы на финляндской границе, но правительство долго колебалось, прежде чем в конце сентября решилось предать их суду. Озабоченность, впрочем, вызывалась совсем не судьбой депутатов, а отношением членов партии к содержанию воззвания. Лишь очень немногие, даже среди подписавших, приняли его всерьез, как обязательство действовать в указанном направлении. Огромное большинство считало, что задача выполнена фактом опубликования, что воззвание обращено не столько к народу, сколько к правительству, которое оно должно испугать и заставить раскаяться в роспуске народного представительства. С другой стороны, Выборгское воззвание стало серьезным препятствием на пути легализации партии. Вопрос этот был поднят еще на первых съездах и тоже вызывал страстные споры: в легальном бытии партии, в признании правительством ее программы и задач лояльными некоторые готовы были видеть бесчестье и уж во всяком случае унижение.