В двух веках. Жизненный отчет российского государственного и политического деятеля, члена Второй Государственной думы (Гессен) - страница 158

. Сам он, однако, каким-то чудом совсем не пострадал.

О покушении я узнал уже за границей, куда мы с женой уехали в конце июля, после того как «Речь», закрытая на основании введенной в столице чрезвычайной охраны, вновь получила разрешение выходить. Теперь тон уже пришлось сбавить, и все же редактор наш, в числе многих других, привлечен был к судебной ответственности. Поводом служили главным образом сообщения о том, что происходило в Выборге: самого воззвания газеты не могли напечатать.

В Берлине мне впервые пришлось комически испытать значение немецкой аккуратности. Собираясь вечером уехать в Гейдельберг, чтобы навестить учившихся там сыновей, мы еще засветло покинули гостиницу, отдав железнодорожные билеты швейцару, чтобы свезти багаж на вокзал и ждать нас перед отходом поезда. Приехав по российскому обычаю загодя на вокзал в сопровождении нескольких друзей, мы взяли перронные билеты и прошли на перрон. В вагоне я нашел багаж, но швейцара не было. Друзья подшучивали, уверяя, что за две минуты до отхода он появится, как по немецким обычаям полагается, но вот уже осталась одна минута, а швейцара все нет. Пришлось обратиться к начальнику станции, который разрешил ехать без билетов, под условием, что по выяснении друзьями недоразумения билеты будут ему доставлены и он пошлет телеграмму по линии. Когда мы утром проснулись, кондуктор вручил нам телеграмму, и все оказалось в порядке. Выяснилось, что швейцар ждал нас у турникета, рассудив, что не станем же мы тратить зря 10 пфеннигов на перронный билет, если можем пройти по своим билетам дальнего следования.

Вместе с сыновьями мы рассчитывали совершить путешествие по Швейцарии, но в Цюрихе получили телеграмму от брата жены с просьбой приехать в Мюнхен, так как он нуждался в юридическом совете. Садясь в вагон, я вдруг услышал знакомый голос с чудесным московским произношением: «Сонечка, да открой же окно, тут задохнешься». Это был один из либеральных предводителей дворянства, и его московский барский особняк соперничал с долгоруковским домом в устройстве митингов в 1904–1905 годах.

«Вы тоже едете на Вагнеровский цикл в Мюнхене?» – спросил он. А я и не подозревал о сюрпризе, ожидавшем меня, и, приехав в Мюнхен и с трудом достав билеты, с нетерпением ожидал спектакля. При поездке в Королевский театр, расположенный за городом, представлялось глазам невиданное зрелище. На всем длинном пути от аристократической гостиницы в центре города по обеим сторонам улицы шпалерами стояла толпа, с жадным любопытством рассматривающая бесконечную кавалькаду экипажей туристов изо всех стран света, фойе и сад наполнены были нарядной публикой; кроме меня, единственного, все были точно по форме одеты во фраки или смокинги, дамы в роскошных вечерних туалетах с поражающим обилием драгоценных камней. Все разговоры вращались вокруг предстоящего представления «Мейстерзингеров», на котором мне впервые приходилось присутствовать.