«Как же нам быть?» – спросил я. Он не сразу ответил и наконец, выдавливая из себя слова, сказал: «Какой негодяй!» Но и это было произнесено без малейшего повышения голоса, просто как констатирование факта, словно речь шла о змее, собирающейся ужалить. Не нужно было спрашивать, чем кончилась беседа Браудо с раввином. Сам же он даже и не поставил вопроса о возможности изменения отношения газеты к необузданному губернатору.
Не для красного словца воспользовался я выражением «сатрапии». Не только фактически, но и официально закон утратил свою силу, и отдельные части империи подчинялись своим особым обязательным постановлениям. Они основывались на так называемом «исключительном положении», изданном после убийства Александра II в 1881 году на три года, но и после введения конституционного строя вся Россия оставалась на положении усиленной и чрезвычайной охраны или на военном положении, которые давали генерал-губернаторам и губернаторам широкие дискреционные полномочия.
В «Праве» напечатан был ряд обстоятельных исследований, выяснивших, что исключительное положение ничего, кроме разложения государственного аппарата, не принесло. Журнал умалчивал лишь об одном последствии, которым неизбежно чреваты дискреционные полномочия администрации, – об использовании их в целях грубого своекорыстия: незаконные поборы с населения, взяточничество и просто открытое воровство приняли гомерические размеры. Разоблачение этого государственного разврата стало одной из важнейших задач «Речи» и обходилось нам недешево, потому что Столыпин – все на основании дискреционных полномочий – бил издательство по карману высокими штрафами. Но я смею утверждать, что возобновление в это время сенаторских ревизий вынуждено было главным образом нашими разоблачениями и не было ревизии, которая не подтвердила бы обществу их правильности.
Меня, однако, больше волновала забота о моральном оздоровлении общества, борьба с грубой порнографией, исканием сильных ощущений, с кощунственным снобизмом. Огромную роль в этой борьбе сыграли две смерти – С. А. Муромцева и Льва Толстого.
Муромцева нашли утром мертвым в номере московской гостиницы «Националь», хотя он имел свою квартиру, и по Петербургу стал распространяться шепот пересудов и злословия. Я тотчас позвонил в Москву и узнал, что Сергей Александрович все чаще стал ощущать потребность в полном уединении, объяснявшуюся уменьшением сопротивляемости сердца внешним раздражениям. От паралича сердца он и скончался внезапно. Своей неожиданностью его смерть заставила общество встрепенуться, оглянуться и задуматься. Москва устроила председателю Первой Думы, воплотившей лучшие чаяния интеллигенции, необычайные похороны и простилась с ним с такой искренней задушевностью, с таким горячим чувством благодарности, что зрелище этой необозримой толпы, поглощенной благоговейными воспоминаниями, навсегда оставило глубокий след в сердце каждого участника.