Здесь я имею случай снова подчеркнуть противоположность между Москвой и Петербургом: когда вскоре наше общество из петербургского объединения превратилось во всероссийское и пришлось познакомиться с представителями московской прессы, я увидел людей куда более интеллигентных и высокообразованных.
В первом заседании от неожиданности ярких впечатлений я растерянно озирался кругом, прислушивался и только к концу обеда вспомнил, что мы собрались не для того, чтобы «будем знакомы», как все повторял М. Суворин, а для обсуждения устава, которое, впрочем, много времени не потребовало и разногласий не встретило. Момент оказался весьма подходящим. Под влиянием тяжелых военных неудач отставлены были наиболее ненавистные министры – Маклаков, Саблер, Сухомлинов, Щегловитов, и никто не знал, в каком направлении новый политический ветер переместит острие цензуры. Только благодаря этому и удалось выставить основным началом нашего общества исповедание свободы печати.
Вскоре общество приобрело большую притягательную силу с неожиданной стороны: призывы ратников ополчения на военную службу опустошали ряды типографских рабочих, конторских служащих и редакционных работников и вносили все большее расстройство. Мы решили ходатайствовать о причислении газет к «предприятиям, работающим на оборону», на которые призыв не распространялся, но, по настояниям Б. Суворина и Щеголева, не включили в ходатайство сотрудников газет. Это и произвело, по-видимому, благоприятное впечатление на нового министра, суетливого Поливанова, жаловавшегося, что он буквально завален ходатайствами со всех сторон, но «вам, конечно, отказать нельзя». С этого момента и поднялся значительно интерес к участию в обществе, и нашему секретарю Щеголеву немало пришлось корпеть над списками подлежащих освобождению от призыва рабочих и служащих, в число коих, что греха таить, стремились проскочить и газетные работники. При проверке их тщательно отсеивали, но в отдельных случаях приходилось, во внимание к сложным семейным обстоятельствам, состоянию здоровья и т. п., закрывать глаза.
Иной характер носило выполнение основной задачи – борьбы с военной цензурой. Это было настоящим хождением по мукам, выпадавшим главным образом на М. Суворина и на меня (сначала он был избран председателем, я – товарищем, а потом наши роли переменились). Тогда вовсю разыгралась министерская «чехарда», и с каждым новым премьером и министром нужно было говорить наново. Первый визит был к князю Щербатову, светлому блондину с красивым, чисто русским лицом, располагающим к себе. Назначение князя явилось большой неожиданностью, его стаж – воспитание в Пажеском корпусе и управление государственным коннозаводством – не давал оснований к занятию поста министра внутренних дел.