Новости гласили, что финляндское восстание подавлено и на днях восстановится сообщение с Петербургом, но о поездке в «де цуге» уже не упоминалось, словно и надежды такой не возникало. Начались дорожные сборы, хлопоты о скорейшем получении пропуска через жестоко усмиренный Выборг, и наши «хождения по северным путям» с Рерихом резко оборвались. Теперь пути наши разошлись – он и не помышлял о возвращении на родину, оставался в тихой пристани, мы отправлялись в плавание по бурному морю большевизма. За все время пребывания в Сердоболе мы не получили из Петербурга ни одного известия и не могли сколько-нибудь конкретно представить себе, что нас там ожидает, где старшие женатые сыновья, существует ли еще «Речь», цела ли наша квартира и т. д. Эти томительные вопросы властно врезались в порядок дня, а я еще сам бередил их, чтобы заглушить сладостное воспоминание о блеснувшей мне улыбке весны.
С Рерихом я снова встретился на короткое время, около года спустя в Выборге и Гельсингфорсе, но в беженской политической сутолоке мы не возвращались к прошлому. Потом в Берлине руководимое мною издательство выпустило одну из его книг, «Цветы Мории»… А теперь имя Рериха получило совершенно исключительное значение… В 24 странах создалось 63 общества его имени, посвященные культуре, искусству и знанию. В Нью-Йорке устроен музей Рериха, содержащий свыше тысячи его полотен. Кроме того, он создал ряд образовательных учреждений в Америке, был инициатором «Пакта Рериха», предложившего «Знамя мира». Но это уже не тот взыскующий Рерих, а широко вещающий непреложные истины древних мудрецов, разукрашенные пышным словесным орнаментом. Мне трудно узнать его теперь, когда он всегда «в толпе», в которой не знаешь, кого встретишь. Но я храню благодарную память о том интимном, чуть оглядывающемся Рерихе, так любовно скрасившем тягостное пребывание в Сердоболе раскрытием своего опыта одухотворенной жизни во время наших хождений по северным путям.
* * *
С тревожным нетерпением приближались мы к злобно ощерившейся родине. К числе немногих впечатлений, которые на всю жизнь сохраняют свою первоначальную яркость, относится и переезд через границу в Белоострове. Вместо «бурного моря» перед глазами развернулось какое-то «сонное царство». Был чудесный весенний день, солнце ласково согревало толпу людей на перроне, неряшливо и причудливо одетых, лениво слонявшихся взад и вперед, не проявляя никакого интереса к окружающему. Особенно поражало мертвенное безразличие таможенных чиновников, всегда отличавшихся ревностью и настороженностью ищеек. Теперь их внимание было всецело поглощено несколькими ковригами соблазнительно пахнущего черного хлеба, которые мы захватили с собой, и, видя умоляющие глаза, трудно было отказать в просьбе уделить им кусок этого необычайного лакомства.