Но и в этом святилище вся работа ложилась на двух-трех человек – толковых юристов, а большинство обязано было своим связям, например, один красавец сербского происхождения, имевший и придворное звание, самого простенького проекта написать был не в состоянии. Но зато он имел абонементное кресло первого ряда на балетные представления в Мариинском театре, а попасть в число тридцати–сорока таких избранников почиталось величайшим счастьем.
Отношение Муравьева к «гвардейской части своей» было неустойчивым: сам пройдя большой стаж по судебному ведомству, он пытался замещать юрисконсультские вакансии людьми, практически знакомыми с юриспруденцией. Поэтому во главе и оказался Носенко, которого, однако, быстро выжили и вновь назначили петербургского бюрократа, его опять сменил судебный деятель, тоже недолго продержавшийся и уступивший место Веревкину, который всю свою службу провел в помещении юрисконсультской службы и, думаю, никогда судебного заседания не видел.
В полной зависимости от этих колебаний находилось мое положение в «гвардии», которая встретила меня более чем сдержанно. Я был прикомандирован к упомянутому сербу, но, когда после бюрократа назначен был судебный деятель, впоследствии сенатор П. Н. Гуссаковский, он стал меня выдвигать, возлагал самые сложные дела, и хотя в это время я уже с головой ушел в «Право», но и министерскую работу делал с большим увлечением. Моя записка, давшая министру возможность блеснуть эрудицией в Государственном совете при рассмотрении одного из проектов фабричного законодательства, заслужила вторичную признательность со стороны начальства, после чего Гуссаковский совершил маленький государственный переворот: делами консультации по закону заведовал юрисконсульт, а он возложил эту работу на меня, незадолго перед тем назначенного помощником юрисконсульта. Я опять занят был по горло, но разбираться в этих запутанных делах, которые, как ни складывай и ни перекладывай, никак не уложить в рамку закона, все более твердеющую в противоположность гибкому и подвижному творчеству жизни, было истинным наслаждением, не лишенным спортивного чувства.
Гуссаковский то и дело требовал меня к себе для объяснений и новых поручений, и явное предпочтение вызывало столь же явное недружелюбие сослуживцев. Привилегированность положения еще подчеркнута была работой для московского предводителя дворянства, вызывавшей частые поездки в Москву. Настоящий московский барин, князь П. Н. Трубецкой, брат известных философов Сергея и Евгения Трубецких, получил от Муравьева разрешение мне кратковременных отлучек без испрошения отпусков, так что я стал каким-то вольным казаком в министерстве. Так продолжалось, пока Гуссаковский не был назначен сенатором, а на место его сел Веревкин. Сразу мое положение круто изменилось, меня просто игнорировали, вообще никаких дел не поручали и еще больше подчеркнули такое отношение, назначив в помощь мне, как представителю министерства в междуведомственной комиссии при министерстве земледелия, младшего чиновника.