Одно из заседаний этой комиссии живо сохранилось в памяти: это было в день моего рождения – 15 апреля 1902 года. Во время заседания вдруг вбежал курьер, взволнованно бросился к председателю и что-то прошептал ему на ухо. Ермолов побледнел и заявил, что заседание прерывается. Оказалось, что в помещении Комитета министров в Мариинском дворце убит был одетым в адъютантскую форму Балмашевым министр внутренних дел Сипягин. Вечером была гастроль Московского Художественного театра, шла самая популярная тогда пьеса Ибсена «Доктор Штокман», вызывавшая у публики бурный энтузиазм. В одном из антрактов, гуляя с приятелем в фойе, я наткнулся на Щегловитова, тогда вице-директора нашего министерства, с ним меня связывала не только служба, но и его постоянное сотрудничество в «Праве». Поздоровавшись, он увлек меня в сторону и спросил: «Ну, что вы скажете?» Я ответил: «Конечно, это ужасно». Не давая мне окончить фразу, он торопливо перебил: «Ужасно, ужасно! Но поделом вору и мука». Таково было отношение не только Щегловитова…
* * *
Тягостно было опять переходить от увлекательной работы к конфузливому безделью и отсиживать служебное время с книгой или корректурой под косыми взглядами злорадствующих сослуживцев. Но надо признать, что сама по себе моя служба все больше превращалась в нелепый парадокс, тоже характерный для состояния режима: «Право» все более отчетливо становилось оппозиционным органом, а редактор состоял на государственной службе. Но парадокс усложнялся тем, что в «Праве» сотрудничали выдающиеся судебные деятели, как ученые сенаторы Н. С. Таганцев и Я. И. Фойницкий, крупные чины министерства внутренних дел Лозина-Лозинский, Страховский и др. Вероятно, это обстоятельство и служило некоторой помехой начальству решительно от меня отделаться. Но наконец час все же пробил, и опять к моему благополучию. От меня, правда, даже не потребовали выбирать между «Правом» и государственной службой, а лишь поставили условием не колоть глаза обозначением в каждом номере журнала моей фамилии в составе редакционного комитета. Но и при таких льготных условиях выбор теперь был не труден, а министерство еще наградило меня «усиленной пенсией» в 600 рублей. Но главное, конечно, было в том, что теперь не предстояло начинать сначала, а, напротив, оставалось окончательно выйти на дорогу, с которой столкнули тяжелые годы.
В одном из своих обзоров иностранной юриспруденции в «Журнале министерства юстиции» я вскользь упомянул об отсутствии у нас периодического органа, который критически отражал бы правовую жизнь страны. В голову не приходило, чтобы это упоминание имело какие-либо практические последствия, и уж никак нельзя было предвидеть, чтобы такое мимолетное замечание произвело решительный перелом в судьбе и определило всю будущность. Само по себе указание было вполне правильным: две еженедельные газеты: «Юридическая» и «Судебная» – влачили жалкое существование… Нужда в серьезном издании, посвященном практической юриспруденции, несомненно, была настоятельной, но мог ли я думать, чтобы удовлетворение ее доверено было «младшему делопроизводителю» пенсионной части!