Мне подумалось, что это очень по-голландски с ее стороны.
– Хм-м. Вероятно, ты права – такое могло быть в одной из ее записных книжек. У меня иногда путаются воспоминания и материалы исследований.
Я немного рассказал ей о Юлиане, хотя писал преимущественно не о нем, а об Э. Ф.
– Ты еще была в Англии, когда началась так называемая Большая Травля?
Анна к тому времени уже уехала, но все еще поддерживала отношения с Э. Ф., которая, естественно, не упоминала в своих письмах ни о какой травле. Я открыл Анне глаза; она внимательно выслушала.
– Отвратительно, – сказала она. – Какая мразь эти ваши английские газеты.
– Да. Я бы не сказал, что это стоило ей работы. Но она точно перестала читать лекции и писать книжные рецензии.
– У нее остались какие-нибудь материалы, подготовленные для печати?
– По сути, нет. – Я рассказал ей об исчезнувших записных книжках и своих мыслях на этот счет. – Возможно, она даже планировала роман, – закончил я.
– Очень в этом сомневаюсь.
– И правильно делаешь.
Я не знал, как мне пробиться сквозь вступительную фазу. Кончай мямлить, приказал я самому себе.
– Ты не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов?
– Задавай.
– О’кей, я понимаю, что это маловероятно, но она когда-нибудь упоминала при тебе мужчину в двубортном пальто?
Анна рассмеялась:
– Да ты прямо Шерлок Холмс.
Мне это понравилось. Мне нравилось, что она меня поддразнивает. Это навевало воспоминания. Мы вернулись мыслями к нашей учебе, поговорили о занятиях, о том, что запомнилось, о том, кто нам нравился или не нравился.
– Она была к нам очень добра, – сказал я. – А помнишь Линду?
– Конечно, – ответила Анна, но, по-моему, в ее лице что-то едва уловимо изменилось.
– У нее всегда были, как она выражалась, «сердечные тревоги». Помню, она у меня спрашивала, не стоит ли ей проконсультироваться на этот счет с Э. Ф. Я пытался ее отговорить, но она все равно сунулась. И какую замечательную фразу сказала ей Э. Ф.: «Вот это самое важное. Важнее нет ничего», – с оттенком самодовольства процитировал я.
– Какой же ты недоумок, – раздраженно бросила Анна. – И совсем в этом плане не изменился, так ведь? Линда – говоря твоими словами, бедняжка Линда – консультировалась, как ты выразился, о тебе!
– Обо мне? Черт. Почему… почему же она мне ничего не сказала? Почему никто не сказал мне ни слова? – А сам подумал: «недоумок» – не в бровь, а в глаз. – Тьфу, черт. Мне нужно время, чтобы это переварить.
– Ну, у тебя вся жизнь впереди, – бессердечно, как мне показалось, напомнила Анна.
Я проглотил язык и смог выдавить только одно: