Некоторое время Холмс хранил молчание.
– Каковы были ваши планы? – спросил он наконец.
– Я намеревался похоронить себя в Центральной Африке. Моя тамошняя работа сделана только наполовину.
– Отправляйтесь туда и доканчивайте оставшуюся половину, – сказал Холмс. – Я, во всяком случае, не готов в этом вам препятствовать.
Доктор Стерндейл выпрямился во весь свой гигантский рост, степенно нам поклонился и покинул беседку. Холмс разжег трубку и передал мне кисет.
– Дым, не несущий отравы, будет приятнее, – проговорил он. – Думаю, вы согласитесь, Ватсон, что в подобном случае мы не обязаны вмешиваться. Наше расследование было независимым, независимыми должны быть и наши действия. Вы ведь не осудили бы этого человека?
– Разумеется, нет, – ответил я.
– Я никогда не любил, Ватсон, но если бы дорогая мне женщина встретила такой конец, я, вероятно, поступил бы точно так же, как наш презирающий законы охотник на львов. Как знать? Что ж, Ватсон, я не буду задевать ваше самолюбие, объясняя очевидное. Отправной точкой моего розыска стал, конечно же, гравий на подоконнике. В саду викария ничего подобного не обнаружилось. Похожий гравий я нашел только после того, как обратил внимание на доктора Стерндейла и его коттедж. Лампа, горевшая при дневном свете, и остатки порошка на ней были последовательными звеньями в довольно очевидной цепочке. А теперь, дружище Ватсон, нам пора выкинуть это дело из головы и с чистой совестью вернуться к изучению халдейских корней, которые наверняка прослеживаются в корнуоллской ветви великого кельтского языка.
VIII
Его прощальный поклон
Эпилог
Было девять часов вечера второго августа – августа, страшнее которого не найти во всей мировой истории. Чудилось, будто проклятие Всевышнего уже тяготело над погрязшей в пороках землей: разлитая в застоявшейся духоте мертвенная тишина смутно предвещала недоброе. Солнце давно село, но далеко на западе – вровень с горизонтом – пламенел кроваво-красный надрез, схожий с открытой раной. Над головой ярко сияли звезды, внизу поблескивали в бухте огоньки судов. На садовой дорожке, у каменного парапета, на фоне длинного невысокого здания с многочисленными фронтонами стояли два немца, имена которых были известны многим. Они смотрели на широкий берег, расстилавшийся у подножия громадной меловой скалы, куда четыре года тому назад, подобно странствующему орлу, спикировал фон Борк. Немцы вели негромкую доверительную беседу, тесно сблизив головы. Тлеющие кончики их сигар снизу можно было принять за раскаленные глаза злобного демона, выглядывающего из темноты.