За весь этот месяц я так ни разу и не видела, чтобы в него кто-нибудь входил или выходил из него. Я полагаю, такие вещи все-таки случались время от времени, скажем, в глухую полночь или предрассветный час, но сама ничего не замечала. Я не испытывала облегчения оттого, что после наступления темноты шторы в моем жилище задергивали и Дом исчезал из виду. Глаз начинал сверкать в отблесках пламени камина в моей комнате.
Я старая одинокая женщина. Признáюсь вам сразу без всякого страха, что я старая дева; разве что намного старше, чем можно предположить из этой фразы. Было время, когда и я испытывала любовные муки, но это случилось очень-очень давно. Он погиб на море (да упокоит Господь его благословенную голову!), когда мне было двадцать пять лет. Всю жизнь, сколько себя помню, я обожала детей. Я всегда испытывала к ним огромную любовь, поэтому меня охватывали грусть и печаль при мысли, что в моей жизни что-то пошло не так – то есть, я имею в виду, вразрез с первоначальными планами, – в противном случае сейчас я была бы уже гордой и счастливой матерью целой оравы детей и любящей бабушкой. Впрочем, постепенно я обрела покой и довольство, коими благословил меня Господь и для коих дал мне множество причин; тем не менее я до сих пор утираю слезы, вспоминая своего дорогого брата, храброго, полного надежд, ясноглазого красавца Чарли и заботу о нем, наполнявшую мою жизнь смыслом.
Чарли был моим младшим братом и отправился в Индию. Там он женился и послал ко мне домой свою хрупкую маленькую женушку, чтобы она родила здесь, после чего ей предстояло вернуться к нему, а ребеночка предполагали оставить со мной, я бы воспитывала его. Но этим планам не суждено было свершиться. Они заняли свое молчаливое место среди прочих событий моей жизни, которые могли бы произойти, но так и не произошли. Я едва успела прошептать ей «Покойся с миром!», а она ответила мне: «Из праха вышли и в прах возвратимся! Прошу, возложи его мне на грудь и утешь Чарли!» – и отправилась на поиски своего дитя к ногам нашего Спасителя. Я приехала к Чарли и сказала ему, что не осталось никого, кроме меня, бедной; и прожила там вместе с ним несколько лет. Ему было пятьдесят, когда он заснул у меня на руках. Лицо его изменилось, постарело и стало более суровым; но потом черты его разгладились, и когда я опустила голову брата, чтобы поплакать и помолиться рядом с ним, и взглянула на него, то увидела прежнего, своего любимого, беззаботного, очаровательного и молодого Чарли.
Я уже собиралась смириться с тем, что именно заброшенность Дома-на-продажу вызвала к жизни эти давние воспоминания и что они незримой иглой чуть не пронзили мое сердце, как вдруг однажды вечером дверь отворилась и Фоббинс, едва сдерживая смех, объявила: