Мне ничего не оставалось, как вновь предаться ожиданию. Я сидела и ждала, но взгляд мой был прикован к двери дома. Наконец мне показалось, будто я вижу в сумерках, как она приоткрывается, а затем я уверилась в том, что расслышала, как она закрылась с негромким щелчком. Хотя я старалась держать себя в руках, меня сотрясала такая сильная дрожь, что пришлось позвать Пегги, дабы она помогла мне надеть шляпку, и, переходя через улицу, была вынуждена опереться на ее руку.
Троттл распахнул перед нами дверь прежде, чем мы успели постучать. Пегги вернулась, а я вошла внутрь. Он держал в руке зажженную свечу.
– Мадам, все вышло именно так, как я и предполагал, – прошептал Троттл, проводя меня в неуютную и пустую прихожую. – Баршем с матерью приняли во внимание собственные интересы, и мы пришли к соглашению. Так что отныне мои догадки перестали быть таковыми, превратившись в то, чем и были с самого начала, – правду!
И вдруг у меня в сердце зазвенела струна – хорошо знакомая, должно быть, тем женщинам, которым повезло стать матерями, отчего на мои глаза навернулись горючие слезы молодости. Взяв своего верного слугу под руку, я попросила отвести меня к ребенку миссис Киркланд, повидать коего мне следовало хотя бы ради его матери.
– Как вам будет угодно, мадам, – отозвался Троттл с кротостью, которой я раньше за ним не замечала. – Не сочтите меня бездушным чудовищем, если я попрошу вас немного подождать. Вы уже и так взволнованны, и первая встреча с ребенком не поможет вам успокоиться, что было бы очень желательно на случай появления посланца мистера Форли. Малыш находится наверху в полной безопасности. Прошу вас, для начала постарайтесь взять себя в руки и подготовиться к встрече с незнакомцем; и поверьте мне, вы не уйдете отсюда без мальчика.
Я почувствовала, что Троттл прав, и терпеливо опустилась в кресло, которое он заботливо приготовил. Безнравственность близких родственников настолько потрясла меня, что, когда Троттл предложил ознакомиться с признанием, которое вырвал у Баршема и его матери, я попросила его избавить меня от всех подробностей и сообщить лишь информацию, непосредственно касающуюся Джорджа Форли.
– О мистере Форли, мадам, можно сказать только то, что в нем осталась хоть капля совести и порядочности, потому что он не стал препятствовать существованию ребенка и не уничтожил все сведения о его происхождении, а ведь мог изначально дать согласие на его смерть или же бросить на произвол судьбы, оставив его, совершенно беспомощного, одиноко прозябать в этом жестоком мире. Обман был произведен с поистине дьявольской хитростью, мадам. Баршемы, став соучастниками задуманного им злодейства, оказались у него в руках еще и потому, что он обеспечивал их средствами к существованию. Он привез их в Лондон, чтобы держать под присмотром. Поселил их в этом пустующем Доме, предварительно отказавшись от услуг агента под тем предлогом, что желает сам подобрать арендатора; и, не сдавая дом внаем, обеспечил ребенку самое надежное укрытие из всех возможных. Мистер Форли мог приходить сюда, когда ему вздумается, дабы убедиться, что бедный малютка не умер от голода и одиночества; наверняка его визиты выглядели как надлежащая забота о своей собственности. Здесь малышу предстояло расти в уверенности, что он – сын Баршема, до тех пор, пока не пришло бы время получать ему вспомоществование, размер коего определила бы нечистая совесть мистера Форли. Быть может, оказавшись на смертном одре, он и раскаялся; но не раньше – в этом я совершенно уверен – ни минутой раньше!