Но на этот раз ее сообщение было оборвано окликами медсестер. Шиле опять стало хуже. Она тяжело дышала, бледное лицо покрылось каплями холодного пота. Ее лихорадило, температура поднялась до сорока, артериальное давление упало, а пульс стал слабым, еле ощутимым — нитевидным. Юлия с силой сжала руками пластиковый мешок с физиологическим раствором. Под давлением ее рук, раствор побежал быстрее, тоненькой струйкой разбавляя горячую кровь. Когда жидкость закончилась, Юлия взяла новый мешочек, продолжая давить, что есть силы, несмотря на усталость. Рядом суетились сестры, смачивая марлевые салфетки ледяной водой и укладывая их на грудь, живот и плечи больной, чтобы быстрее снизить температуру. Все это время Юлия следила за ее пульсом, надеясь, что принятые меры предотвратят дальнейшее ухудшение.
Минут через двадцать Шиле стало лучше. Температура тела снизилась, давление поднялось, на щеках заиграл румянец. Наталевич поняла, как близка стала ей больная девочка Шила, возле которой она провела последние десять часов своей жизни. Она вспомнила, как назвала ее истеричкой, как приняла ее стоны за плохое воспитание, как сопоставляла симптомы болезни, не понимая, что их связывает. Она усмехнулась над мыслью, что правильный диагноз явился ей во сне, как будто нашептанный ангелом-хранителем. И надо же так, чтобы болезнь началась с болей в спине! Не с кашля, не с повышения температуры — типичных симптомов воспаления легких, а с болей в спине, похожих на почечную колику. Юлия потрогала рукой свою спину, где ночью сильно кололо, а сейчас немного поднывало — смутное напоминание о вчерашней боли. Это было то же место, что и у Шилы Бергман, но Наталевич не была больна. Если не считать усталости от бессонной ночи, она чувствовала себя вполне здоровой и была абсолютно уверена в том, что у нее самой нет никакого воспаления легких.
Внезапно она поняла происхождение болей в спине и почему они были похожи на боль Шилы Бергман. В том-то и была разгадка — в похожести. Очевидно, тщетно пытаясь разгадать диагноз в первые часы после поступления больной, она, доктор Наталевич, то есть часть ее подсознания, поставила себя на место больной, как делает криминальный следователь, преследующий неординарного преступника. И боль, и сон, и диагноз были работой ее подсознания. Так начинающие актеры перевоплощаются, всей душой проникая в образ, живя его жизнью, любя и ненавидя, радуясь и страдая. Их исполнение перестает быть игрой, становясь самой жизнью. Но подлинное перевоплощение не проходит бесследно. В душе остаются рубцы от пережитых чужих страстей, как от своих, и часть ее умирает вместе с героем. Поэтому опытные артисты вынуждены исполнять иначе. Оберегая остатки души, они лишь играют эмоции, а не переживают их на самом деле. Растягивая губы в улыбку, они изображают удовольствие, смехом — веселье, искусственными слезами — горе и стонами — оргазм. Лучшие из них делают это наиболее правдоподобно, вызывая одобрение критиков под названием «хорошая игра». Однако даже самые опытные иногда забывают об осторожности и воплощаются — так создается шедевр.