Кириан тоже помрачнел. — Он стремился к этому моменту всю жизнь. В пророчестве было сказано, что он обретёт силу от демона и с её помощью истребит всех грешников. Но теперь он, похоже, лишился всей силы.
— То есть мы смогли предотвратить пророчество?
— Похоже, что так. Но в этом нет ни твоей, ни чьей либо ещё вины. Мы все действовали, как считали лучше. И возможно, именно благодаря тебе мессия всё ещё жив. Неужели тебе не было страшно в миг, когда ты бросился в огонь?
Энрик вспомнил этот момент и у его побежали мурашки по спине. Сейчас он уже не представлял, как мог решиться побежать прямо в пламя.
— Страшно.
— И всё-таки ты побежал. Воистину, ты достоин быть с мессией.
— А ты не злишься, что я помешал ему вознестись?
Кириан задумался. — Должен. Но думается мне, что ты хотел ему только блага. Признаться, я в тот момент думал так же, как ты. Только у меня не хватило смелости, а у тебя хватило.
Энрику стало неудобно от таких слов и пожелав Кириану выздоровления, он вернулся наверх.
Последующие несколько дней всем становилось лучше.
Люциус, едва встав на ноги, уходил за хутор, где сидел у деревьев в одиночестве. Он был глубоко задумчивым, мало его и пил. Холька ела больше, но постоянно следовала за ним, пыталась его утешать. Поначалу он не обращал на неё внимания, но вскоре начал класть ей голову на руки и позволять гладить себя.
— Как вы с этим живёте? — Спросил он. — С этой пустотой в голове?
— У нас есть свои мысли. — Ответила Холька. — Да, они только наши. Зато, их никто не заглушает.
Он кивнул. — Да, может он был не лучшим собеседником.
— Но временами единственным?
Люциус вновь кивнул. — Друг, который не оставит никогда.
— Он ведь был твоим узником. Разве это дружба?
Он улыбнулся. — Это сложно объяснить. Особенно тому, кто с этим не жил. Но да. Думая, это можно назвать дружбой. Было.
Она аккуратно взяла его за голову и с нежностью и властью не терпящей возражения матери прижала её груди.
— Ты не сможешь его заменить, Холя.
— Я и не пытаюсь. Я никогда не предлагала тебе то же, что и он.
— И я переживу без этого.
— И я буду с тобой. Я всегда буду с тобой, Люциус. Даже если ты станешь полнейшим ничтожеством. Даже если ты будешь беспомощным.
Люциус расслабился в её объятиях. В какой-то момент по его щеке потекла слеза. Он уткнулся лицом в неё и тихо заплакал.
При взгляде на них, Энрику одновременно становилось грустно и радостно.
Они оба выглядели истощёнными, даже жалкими, по сравнению с тем днём, когда Энрик впервые увидел их. Но вместе с тем они впервые за долгое время не испытывали никакой тревоги, будто в этом мире уже не было ничего, что могло бы им повредить. Впрочем, постепенно они приходили в себя. Холька помогала культистам по хозяйству и тренировалась с мечом. Энрик заметил, что её движения, после превращения в человека, стали менее точными и лёгкими. Ей явно стало сложнее обращаться с большим мечом, но тренировка всё равно играла свою роль и она быстро возвращала ударам былую грацию. Одежда её, по большей части, сгорела, как и одежда Люциуса. Культисты дали им серую простую одежду, в которую они переоделись из лохмотий.