— Увижу, как цветут лилии, — улыбалась она. — Я каждое лето без них скучаю.
Мне было нехорошо от того, что я прикрывала папину ложь. Она тяжелым грузом ворочалась у меня в желудке. Эта женщина в нашем доме, ее звонкий смех, отдающийся от стен. Я следила, чтобы не записать этого или не использовать для рассказа. Папа больше не просил меня показать тетрадь. Воскресными утрами он не отрывался от газеты.
Я не сказала Луэлле, что видела в тот день, когда она без меня отправилась к цыганам. Я не знала, как она поступит, узнав об этом. С тех пор как мы повстречались с мисс Милхолланд, Луэлла стала дерзкой и самоуверенной. Стоило маме уйти, как сестра убегала к цыганам с бесстрашием человека, который не боится быть пойманным. Я очень боялась потерять папу из-за незнакомой женщины, но сестру я боялась потерять не меньше.
Я бывала в таборе вместе с ней, хотя приступы теперь случались каждую неделю. Скрывать их было несложно (не то что остальную ложь), тем более что никто не обращал на меня внимания. Я никак не могла забыть тот день, когда сердце у меня остановилось. Это было послание, предупреждение — время догоняло меня.
Мне не нравилось обманывать маму, но рядом с цыганами мне становилось легче. Меня успокаивала их оживленность, а еще близость, существовавшая внутри больших шумных семей, живущих на виду, в непосредственной близости от природы. За гулкими стенами моего дома тайны всегда оставались тайнами, терялись где-то под высокими потолками. Мне казалось, что я живу в монастыре.
Кроме того, я могла приглядывать за Луэллой, сидя в траве с тетрадью и наблюдая, как она, сбросив оковы приличий, пользуется тем, что считает свободой: танцует в одежде Пейшенс до боли в ногах и поет, срывая голос.
Трей сидел со мной, тихонько выдергивая пучки травы. Он говорил, что моя компания спасает его от рутины. Мне нравилось проводить с ним время. Ощущение тепла, возникавшее между нами, тоже меня успокаивало. Только один раз он спросил о моей писанине. Я ответила, что просто сочиняю всякие истории. А он рассказал, что его мать любит сказки Старого Света, и скоро я уже сидела рядом с Марселлой и слушала ее.
— Юные сердца должны сохранить знания о том, что пришло к нам из других частей света, — говорила она. — Это гоблины, феи, эльфы, гномы, призраки и проклятия…
Она рассказала мне о проклятии, лежащем на народе ее мужа, о чарах, наложенных на ее сестру при рождении, о том, что женщины ее семьи видят смерть до того, как та придет.
— Жизнь бывает страшной, — говорила она. — Не погуби свое воображение. Оно поможет тебе уйти в далекие края, когда станет совсем невыносимо.