Цаплю посадили в клетку, а дед обратился к парням:
— Мне на обход надо. Возьмите пацана с собой. Покатайте. Пусть к воде привыкает, а то, как котенок домашний, всего боится.
Подталкивая Вальку к лодке, ласково добавил:
— Иди, иди. Ребята не балованные, не обидят, не бойся.
Валька ясно вспомнил, как они долго плавали по огромному озеру, ели морковные шаньги, загорали, брызгались водой, хохотали и веселились. Воспоминания прервал милиционер. Бодро вскочив на ноги, он сразу обратился к арестованным, доставая из полевой сумки револьвер.
Тут вот Валька говорит, что здесь нашел этот наган. Ваш или нет? Если не подтвердится, парнишка в лагерь загремит. Это уж точно! И гадать не надо.
Голубоглазый долго смотрел на побледневшего от потрясения Вальку, на слезы горохом катящиеся по его щекам, тяжело с дрожью вздохнул и поднял взгляд к небу.
— Ну что! Пусть и наган мой. Теперь уж все равно. Заоднем!
Однорукий Савелий-фронтовик, несколькими затяжками докурив самокрутку, бросил ее трясущейся рукой под ноги, не отрывая злобного взгляда от дезертира, схватил дубинку и вплотную подошел к нему.
Что? Смелый? Да? Отъелся у маткиной сиськи, сволочь! Мы там кровь свою проливали, а ты тута по девкам нашим шаришься? Гад такой!
Фронтовик заскрипел зубами. Из обезумевших его, вытаращенных глаз брызнули слезы. Он дико заматерился и ударил голубоглазого битой в висок. Парень наклонился и весь напружинился, пытаясь освободить связанные руки, но вскоре упал, сначала на колени, потом на грудь лицом в траву.
Приехавшие на облаву, засуетились, хватая дубинки и устремляясь к арестованным. Одноногий запутался в траве, упал и полз к телеге на четвереньках. Милиционер махал наганом, расталкивал фронтовиков и кричал во все горло:
— Прекратить! Стой! Нельзя! Все под суд за расправу! Разойдись! Убью!
Однако остановить разъяренных мужиков не удавалось. Они безжалостно накинулись на арестованных.
— А-а-а! — дико закричал в ужасе Валька и бросился бежать в лес. Он не понимал и не чувствовал, откуда берется этот жуткий, незнакомый звук, пугающий его самого.
Ноги уносили его от страшного места. Валька, как слепой, вытянул перед собой руки и, не чувствуя ударов от веток и кустов, мчался по лесу до тех пор, пока в груди не вспыхнул жар, как от углей. Задыхаясь, он упал среди зарослей папоротника и со стоном дышал. Отлежавшись, всхлипывая, побежал дальше по знакомому ему лесу в сторону дома. В деревню Валька вошел уже потемну. Дверь барака никогда не закрывалась на запор, и он осторожно вошел в комнату. Из темноты, с русской печки, раздался усталый, раздраженный голос матери.