Возмущался он тоже своеобразно — без крика и паники.
Притащат, бывало, на буксире старенький трактор-колесник. Молодой тракторист подходит виновато: «А что я сделаю — не заводится и все!»
Пахомыч молча смотрит на парня, потом на трактор. Снимает картуз, проводит рукой по волосам, надевает картуз почти на затылок и говорит, как бы изумленно:
— Ну, кадры! Все решают! Ведь ты, Сашка, весь трактор порешил. Была машина как что и есть, а сейчас — кто оно такое?
Потом он поворачивается ко мне и говорит, кивая на трактор: Давай студент ищись — в чем дело. Пускать надо. Вон солнце, где уже. Когда теперь норму сделаем?
Я с готовностью бежал к трактору и озабоченно хватался то за один, то за другой узел. Через несколько минут Пахомыч подходил и, взглянув на мое растерянное лицо, спокойно произносил:
— Свечи у него негодные. Давно уже заменить надо, да все новых жалею. Добрый трактор встанет, что будем делать? Сходи в кладовку — возьми парочку новых, а две старые опять подшаманим.
Когда, наконец, трактор заводился и, громыхая железными измятыми капотами, исступленно трясся на месте, Пахомыч давал указания просветлевшему Сашке: «Иди, давай. Молока поешь. Шаньги — там я принес, бери. И давай в поле. И чтоб до ночи. Норму делать надо».
Агрегаты работали на разных полях и когда машины выходили из строя, тревогу обычно поднимал Коля — водовоз. Он подъезжал на жеребой кобыле, запряженной в легкие дрожки, на которых была привязана веревками железная бочка. Бросал вожжи на спину лошади, спрыгивал с телеги и начинался разговор никак не связанный с аварией техники.
— Кто даст закурить, тому горсть табаку, — озорно кричал он, шагая к вагончику.
— Закурить тебе. Сейчас! Нос еще не дорос, — ворчал Пахомыч, а сам уже доставал кисет с завернутой в него полоской газеты.
Коля раскуривал самокрутку, садился на корточки и, щурясь от едкого дыма, задирая голову носом кверху, сообщал радостно и весело:
— Мишка там — Семилетка, тронуться не может. Скоростя не включаются. Он уж ломом понужал — все равно стоит. У старой пасеки.
Пахомыч засовывает кисет во внутренний карман фуфайки, потом прихлопывает ладошкой это место снаружи, как бы проверяя — правильно ли положил, вздыхает и произносит спокойно, даже как-то обыденно:
— Ох-хо-хо — Семилетка он и есть Семилетка. Его бы самого ломом по башке. — Потом поднимает взгляд на меня:
— Давай, поезжай к нему. Если что — лови другой трактор, и тащите Мишку сюда.
Я бросаю «свой» мешок со слесарными ключами на дрожки, а сам ухожу по дороге к пасеке. Через несколько минут слышу сзади стук колес, грохот ведра в пустой бочке и диковатый голос Коли-водовоза: