Мой сосед смолк, нервно встал, машинально поправил волосы обоими
руками и уставился в дверное зеркало невидящим взглядом, как в пустое пространство. Вернувшись на место, он начал говорить, но уже как-то вяло, уставшим спокойным голосом:
— Вот так, сибиряк! Я тебе все, как на духу. Никому подробно не рассказывал. Сначала запрещали, потом боялся, а сейчас…
Он обречено махнул рукой, как-то жалко по-детски, скривил губы.
— Мне все равно. Отпахался! И квартира есть и семья, а интереса нету. Стали мы вес, охранники, как бы меченые. Всех разогнали. Кого куда. Меня, правда, перевели в милицию. Но ходу нет. Как посадили дежурным на проходную, так и все. Вот уже десять лет, ворота открываю да закрываю. И, ты понимаешь, все как бы избегают меня, никто не остановится, не заговорит. Приду молча и уйду молча. Я уже и привык, вроде как виноватый. А ведь никому ничего не говорил! Видать, правда, что молва впереди человека бежит.
Он отвалился в угол спиной, прикрыл глаза и замер. Я вдруг обнаружил, что так и сижу с незажженной сигаретой в руке. Курить уже не хотелось. Положив сигарету и спички на столик, перевел взгляд в окно. Мрачная темнота летела по ту. сторону стекла. Казалось, что мы падаем в бесконечную бездну. Я тоже закрыл глаза, мозг продолжал рисовать картины только что услышанного.
— А ведь я с Ним еще раз встречался, — неожиданно продолжил сосед. Поймав мой изумленный взгляд, и грустно улыбаясь, добавил: — Только уже с мертвым. На похоронах в карауле стоял. Правда, не у гроба, а в зале. Вот слез было. В жизни столько не видел. Море. Что интересно — начальство хоть бы что, а люди приходят и уливаются. Я до того достоял — мерещиться стало. Вроде как никого нет в зале, только мы с Ним двое. Я хочу заговорить, а он хмурится — знак подает: «Не говори. Нельзя». Тряхну головой — пройдет. А потом опять его вижу. Еле до смены достоял.
Попутчик снова замолчал, видимо, погрузившись в прошлое, а потом, очнувшись, махнул рукой как бы подводя итог:
— Слушай, сибиряк, давай-ка мы допьем! За помин Его души.
Он быстро разлил по стаканам остатки водки. Не сговариваясь, мы встали и молча выпили. Убрав пустую бутылку и остатки закуски в сумку, он снова отвалился спиной в угол купе — всем видом показывая, что намерен спать.
Я сидел не шевелясь, боясь разорвать эту до предела натянутую тишину. Шум поезда и стук колес звучали как бы из другого мира, находящегося вне нашего купе. Все слова казались мне в эту минуту пустыми и неуместными.