Хэдфилд был слишком умен, чтобы стать в позу оскорбленного отца. Он объяснил ясно и трезво, почему Айрин должна обождать до двадцати одного года, когда он и сам отправится с ней попутешествовать. Оставалось всего три года.
– Три года! – убивался Джимми. – Все равно что три жизни!
Гибсон глубоко ему сочувствовал.
– Даже удивительно, как быстро идет время! – сказал он.
Он хотел было прибавить, что, к счастью, годы на Марсе исчисляются по-земному и содержат триста шестьдесят пять, а не шестьсот восемьдесят семь дней, но удержался.
– Как вы думаете, – сказал наконец Джимми, – если я сам к нему пойду, что ему сказать?
– А почему бы не сказать все как есть? Говорят, иногда правда творит чудеса.
Джимми метнул на него обиженный взгляд. Он не всегда знал точно, смеется над ним Гибсон или нет.
– Вот что, – сказал Гибсон. – Пойдемте сегодня вечером к нему домой и все выясним. В конце концов, попытайтесь понять и его. Откуда ему знать, что у вас не пустой флирт? А если вы сделаете предложение, это совсем другое дело.
Ему стало много легче, когда Джимми согласился сразу.
Надо сказать, Хэдфилд совсем не удивился, когда увидел, кого привел к нему Гибсон. Айрин благоразумно исчезла. Гибсон, как только смог, последовал ее примеру.
Он ждал в библиотеке, рассматривая книги, и думал, сколько же из них успел прочитать хозяин дома, когда вошел Джимми.
– Мистер Хэдфилд хочет вас видеть.
– Как дела?
– Не знаю…
Когда Гибсон вошел в кабинет, Хэдфилд сидел в глубоком кресле и смотрел на ковер так пристально, словно видел его впервые. Он указал гостю на другое кресло.
– Вы давно знаете Спенсера? – спросил он.
– С тех пор, как отбыл с Земли.
– Вы считаете, за это время можно было узнать его как следует?
– Можно ли узнать человека как следует за целую жизнь? – парировал Гибсон.
Хэдфилд улыбнулся и в первый раз поднял глаза.
– Не хитрите, – сказал он. – Что вы на самом деле о нем думаете? Вы бы хотели такого зятя?
– Да, – без колебания ответил Гибсон. – Очень бы хотел!
Хорошо, что Джимми его не слышал, а может быть, и плохо – ведь тогда бы он узнал, что на самом деле чувствует к нему Гибсон. Хэдфилд выпытывал все, что возможно, и одновременно испытывал самого Гибсона. Тот должен был это предвидеть; но, к своей чести, он заботился только о Джимми. Когда Хэдфилд нанес главный удар, он был совершенно не подготовлен.
– Скажите, – резко произнес Хэдфилд, – почему вы так хлопочете о молодом Спенсере? Вы сами сказали, что знакомы с ним только пять месяцев.
– Да. Но когда мы уже несколько недель летели, я обнаружил, что учился в Кембридже с его родителями.