– Но, капитан-генерал… Верховная хунта…
– Не смешите меня.
Консуль показывает туда, где в углу двора, разоруженные и смертельно усталые, стоят волонтеры короны с капитаном Гойкоэчеа.
– А с ними?
– Понятия не имею. У них свое начальство, пусть оно ими и занимается… Полковник Хиральдес, надо думать, вмешается… А я подам рапорт капитан-генералу и объясню, что мои артиллеристы были против воли, насильно вовлечены в это дело Даоисом, на котором и лежит вся ответственность. На нем и на Веларде.
– Это не вполне так, господин полковник.
– Ну и что? – Наварро Фалькон понижает голос. – Ни тому ни другому терять уже нечего. Один убит, другой – при смерти. Вы, может быть, предпочитаете расстрел?
Консуль молчит. Похоже, он не в силах сейчас рассуждать здраво.
– А с гражданскими как поступят? – спрашивает он наконец.
Полковник морщится:
– Они-то ведь не смогут сослаться на то, что исполняли приказ. И вообще, это тоже меня не касается. Наша ответственность ограничивается…
Он осекается на полуслове, заметив в тусклых глазах своего подчиненного искорку презрения.
– Ладно, – резко обрывает он себя. – Я ухожу. Помните, что я вам сказал только что. Выбирайтесь отсюда при первой возможности.
Хуан Консуль, которому уже довольно скоро суждено будет пасть при обороне Сарагосы, кивает с отсутствующим видом, рассеянно озираясь по сторонам.
– Попытаюсь. Хотя, наверное, кто-то должен остаться здесь за старшего…
– За старшего здесь теперь, как видите, французы, – едко замечает полковник. – А за младшего пусть будет лейтенант Аранго, он подходит и годами, и чином…
Не только капитана Консуля тревожит судьба горожан, взятых в плен в Монтелеоне, – им самим она тоже далеко не безразлична. Собранные вначале в глубине двора под сильным караулом, а теперь запертые в конюшнях, где они пытаются как-то устроиться среди навоза и вонючей соломы, эти тридцать человек – число их постоянно возрастает, по мере того как французы приводят сюда обнаруженных в парке или арестованных в своих домах на соседних улицах, – ждут решения своей участи. Здесь те, кто не успел перелезть через ограду, юркнуть в подворотню, затаиться на чердаках и в подвалах и был взят у пушек либо где-то в службах парка. И то, что содержат их отдельно от военных, томит пленных горожан недобрым предчувствием.
– Отдуваться за все придется нам одним, – замечает десятник Франсиско Мата.
– Может, все-таки не убьют? – возражает ему один из товарищей по несчастью, привратник Феликс Тордесильяс.
Взгляд Маты исполнен безнадежного скепсиса:
– С какой бы это стати им щадить нас?! Мы их много щадили?!