– Поверь мне, никто тебя не собирается расстреливать. Нам дали гарантии.
Правая рука Руиса, обретя на миг удивительную силу, стискивает руку Аранго.
– Казнь – это позорный конец…
Двое санитаров поднимают носилки. И от этого движения голова Руиса падает набок, покачивается в такт шагам. Аранго, проводив его взглядом, снова озирается по сторонам. Больше ему тут делать нечего – гражданских уже уносят в монастырь Маравильяс, – а слова лейтенанта Хасинто Руиса порождают в его душе какую-то тяжелую непонятную досаду. То, что он пережил в последние часы, и то, как обращаются с мадридцами, и неслыханные потери, понесенные французами, – все это томит и тревожит. Он знает, чего стоят их гарантии и сколь мало упорства и жара проявят испанские власти, если дело дойдет до необходимости защитить своих граждан. В конечном счете все будет зависеть от прихоти маршала Мюрата. И если тот решится примерно наказать мятежников, широко проведя кары и громко оповестив о них, то уж не рыцарственно-щепетильным дворянам, подобным майору Монтолону, удастся удержать своего главнокомандующего. «Уноси ноги, Рафаэль», – шепчет лейтенант, чувствуя, что на душе кошки скребут. И пустое пространство безлюдного артиллерийского парка внезапно кажется ему смертельной ловушкой, готовой вот-вот захлопнуться.
И, приняв решение, Аранго возвращается к майору. По дороге оправляет и застегивает на все пуговицы мундир, чтобы выглядеть по возможности так, как требует устав. Представ перед Монтолоном, через переводчика обращается с просьбой отпустить его домой:
– На несколько минут, господин майор… Только успокою своих – и вернусь.
Монтолон отказывает наотрез. Лейтенант, говорит переводчик, его подчиненный и обязан оставаться здесь впредь до особого распоряжения.
– Так что же, выходит, я военнопленный?
– Господин майор сказал «подчиненный», а не «пленный».
– В таком случае передайте ему, прошу вас, что у меня есть старший брат, заменивший мне отца… И быть может, если у вашего майора есть близкие, он сумеет понять и разделить мои чувства… Передайте – я ручаюсь своим честным словом, что вернусь сюда в самом скором времени.
Покуда переводчик доводит смысл высказывания до Монтолона, тот не сводит глаз с испанского офицера. Они с ним в разных чинах, но почти одного возраста. И нет сомнения, что, несмотря на немыслимо высокую цену, которую уплатили его соотечественники за то, чтобы взять парк, мужество защитников Монтелеона не могло не произвести на него впечатления. Должное действие производит и свежее воспоминание о том, как обращались с ним испанцы, когда он со своими людьми оказался у них в плену, хотя легко было представить, что взъярившееся простонародье зарежет его, растерзает, разорвет в клочья…