Она была женщиной выдающейся, уникальной. Аристократически нежная и одновременно необычайно сильная духом.
С невероятным мужеством перенося тяжелый недуг, она умела и других людей выводить из состояния уныния, умела жить с легким превосходством над бытом и всегда говорила: «Возраста не существует». Она была щедра и доброжелательна. Взыскательна к людям, умела всем все прощать. За долгий свой век она видела и слышала многое. Ясный ум до глубокой старости и феноменальная память позволили ей сохранить и возродить для нас в воспоминаниях тех, кого она встречала, кто ее окружал.
* * *
Одоевцева – это литературный псевдоним Ираиды Густавовны Гейнике, родившейся 27 июля 1895 года в Риге в семье обрусевшего немца, крупного адвоката.
Фамилия ее матери была – Одоевцева.
Ученица Гумилева, «маленькая поэтесса с большим бантом», как она сама назвала себя в одном из стихотворений, была уже известна в литературных кругах своего пореволюционного времени.
Все мне было удача, забава
И звездой путеводной – судьба,
Мимолетно коснулась слава
Моего полудетского лба.
Все начиналось так. И все кончилось в 1921 году. Смерть Блока, жуткая гибель Гумилева.
В 1922 году она выходит замуж за поэта Георгия Иванова, и они вместе покидают Россию.
В эмиграции Ирина Владимировна прожила 65 лет. Первый сборник стихов «Двор чудес» она выпустила еще в России в 1921 году. В Париже было издано пять книг стихов: «Контрапункт», «Десять лет», «Золотая цепь» и «Портрет в рифмованной раме», а также роман «Ангел смерти», «Зеркало», «Изольда», «Оставь надежду навсегда». И две книги воспоминаний: «На берегах Невы» и «На берегах Сены».
Анна Колоницкая
Посвящаю свою книгу Анне Колоницкой
На берегах Невы
Несется ветер, разрушеньем вея…
Георгий Иванов
Это не моя автобиография, не рассказ о том,
Какой я была,
Когда здесь на земле жила…
Нет. И для меня: «Воспоминания, как острый нож они». Ведь воспоминания всегда regrets ou remords[1], а я одинаково ненавижу и сожаление о прошлом, и угрызения совести. Недаром я призналась в стихах:
Неправда, неправда, что прошлое мило.
Оно как разверстая жадно могила,
Мне страшно в него заглянуть…
Нет, я ни за что не стала бы описывать свое «детство, отрочество и юность», своих родителей и, как полагается в таких воспоминаниях, несколько поколений своих предков – все это никому не нужно.
Я пишу не из эгоистического желания снова окунуться в те трагические, страшные и прекрасные, несмотря на все ужасы, первые пореволюционные годы.