– Не хочешь поиграть с другими мальчиками?[18]
– Нам нравятся слишком разные игры, – заявил я.
Она опустилась на корточки рядом со мной.
– А давай мы с тобой вместе подойдем и попросим их взять тебя в игру?
Мне казалось, что я предельно ясно выразил свое нежелание играть в их игры, а она в ответ… предложила мне попроситься играть с ними? Я пришел к единственному логичному выводу: у миссис Смит явно было что-то не в порядке то ли с головой, то ли со слухом. Я закатил глаза, предвидя мучительно долгое объяснение взрослому человеку чего-то настолько простого. Однако, прежде чем я успел открыть рот, мне в голову пришло другое возможное объяснение: может быть, ей показалось, что я и впрямь хотел поиграть с мальчиками, а отрицал это потому, что стеснялся подойти и попросить их принять меня. По сути, миссис Смит обвиняла меня во лжи.
Я стал говорить медленно и снисходительно, так, как это обычно делают взрослые, объясняя что-либо детям.
– Я не стесняюсь. Мне просто не нравятся их игры – у меня уши болят от криков, и я быстро устаю бегать.
Миссис Смит схватила меня за руку и буквально вытащила меня из-за стола.
– Уверена, тебе бы гораздо больше хотелось поиграть с другими детьми, чем сидеть тут одному.
Я попытался вывернуться из ее хватки.
– Мне и одному хорошо, – запротестовал я. Она пропустила мои слова мимо ушей и потащила меня к мальчишкам.
– Да вы издеваетесь, – сказал я.
Миссис Смит остановилась и нахмурилась.
– Прошу прошения?
– Я же вам сказал, что не хочу играть. А вы мне почему-то не верите.
Миссис Смит скривила губы[19]. Она ахнула, словно я грязно выругался, и отправила меня сидеть в углу. Это было первое наказание в моей жизни – родители никогда меня не наказывали. На глаза стали наворачиваться слезы.
– За что? – всхлипнул я.
– За грубость, – ответила она, снова потащив меня куда-то за руку.
Я ответил вариацией папиной «шоколадной защиты»:
– Мне просто нравятся другие игры – разве это грубо? Вот вам же наверняка нравятся какие-то другие игры, не те же, что нравятся мне? А мои вот не нравятся вам. Это разве значит, что вы грубо себя ведете?
Миссис Смит проигнорировала этот мой аргумент. Единственным человеком в моем окружении, кто точно так же замолкал в ответ на подобные слова вместо того, чтобы начать оправдываться, была Грэмми. Я расценил это как верный признак того, что миссис Смит признавала мою правоту, что ей нечего было мне возразить, но соглашаться с этим она отчаянно не желала. Она усадила меня на позорный стул и ушла. Я уткнулся в стену и разрыдался. В какой-то момент до меня дошел весь абсурд наказания в виде изоляции за желание побыть одному, и я засмеялся. Мне эта мысль показалась самой умной из всех, что когда-либо приходили в голову.