Ева внимательно слушала мой рассказ, сосредоточенно нахмурив брови. Когда я сказал, что мама ушла от отца к кому-то из лагеря, она скривила рот в явном отвращении.
– Но мы все равно продолжили ездить в лагерь все вместе: с папой, мамой с и ее парнем!
– Стоп, – сказала Ева, живо заинтересовавшись. – То есть твои родители продолжают общаться и проводить вместе время даже после развода?
– Ну да, – ответил я.
Ева залезла своими маленькими цепкими руками в карман толстовки и выудила оттуда шариковую ручку. Придвинув к себе салфетку, она склонилась над столом и начала рисовать, явно пытаясь таким образом скрыть от меня свое лицо надвинутым на голову капюшоном.
– У моих предков все не так, – сказала она. – Они даже имена друг друга слышать не желают.
– Потому, что все еще любят друг друга, или потому, что ненавидят? – уточнил я.
– Первое, – ответила Ева. – Во всяком случае, хочется так думать.
За то время, которое ушло у нас на обмен этой парой фраз, на салфетке Евы уже проступили очертания штрихового портрета молодой девушки ангельского вида с милыми пухлыми щеками. Я начал выражать свое искренне восхищение ее рисунком, говорить о том, как неожиданно и здорово было видеть, как из-под ее руки совершенно обыденно вышло нечто столь прекрасное, а я ведь даже не знал, что она рисует. Пока я говорил все это, Ева пририсовала мультяшного кривозубого монстра с щупальцами, растущего подобно паразиту прямо из головы девушки. Рядом со ртом монстра она нарисовала рамочку для речи, но ничего в ней не написала.
Ева выглядела сбитой с толку и смущенной моей похвалой.
– Ты из тех, кому становится неудобно, когда окружающие восхищаются их творениями? – спросил я и тут же продолжил, не дав ей ответить. – Обычно, когда я говорю о том, что люди ненавидят честность, всем кажется, что я говорю о негативных вещах, о критике, но по моим собственным наблюдениям людям еще меньше нравится позитивная честность – комплименты, слова поддержки и любви.
Ева рассмеялась, отчасти обескураженная, отчасти очарованная моими словами.
– Ты и правда очень честный, – сказала она.
– Ну да, так и есть, – ответил я, – правда мне мало кто верит, когда я об этом заявляю.
– Еще бы! – снова засмеялась Ева. – Это же дико подозрительно звучит!
Я тоже рассмеялся, одновременно наслаждаясь остротой этой идеально жесткой и резкой истины.
– Когда кто-то начинает описывать самого себя, это всегда вызывает подозрения, – продолжила она. – Те, кто из кожи вон лезут, чтобы показать себя лапочками, начинают походить на психов. Это все равно что взять и сказать ни к селу ни к городу: «Я бы никогда никого не убил. Я вовсе не из тех, кто способен на убийство».