У Бёрджессов – и особенно у братьев – было принято каждый год посещать городские праздники. Вместе с ними Пэм ходила на парады по случаю «Дня Мокси», когда по улицам шествовала пестрая толпа. Люди обязательно надевали что-нибудь ярко-оранжевое в честь напитка, ставшего символом штата Мэн, а на церкви Святого Иосифа красовался плакат «Господь наш Иисус, ”Мокси” – наш любимый вкус». При этом «Мокси» был таким горьким, что Пэм его в рот взять не могла, а из Бёрджессов его соглашалась пить только Барбара. Они аплодировали, когда по улицам катились разукрашенные платформы и гордо ехала красотка «Мисс Мокси». Чаще всего о девушках, удостоившихся этого титула, через несколько лет писали на страницах криминальной хроники – кого-то избивал муж, кого-то грабили наркоманы, кто-то попадался на мелком преступлении. Но когда наступал «День Мокси» и местная королева красоты триумфально ехала по Ширли-Фоллз, махала всем рукой, а обвивавшая ее лента трепетала на ветру, мальчики Бёрджессы провожали ее аплодисментами, даже Джим хлопал в ладоши со всей серьезностью, а Сьюзан лишь поводила плечом, потому что мать запрещала ей участвовать в таких конкурсах.
В июле проходил франко-американский фестиваль. Боб его обожал, Пэм тоже. Четыре вечера подряд в парке шли концерты, и канадские старушки вместе со своими работягами-мужьями приплясывали под громкую музыку ансамбля C’est si Bon. Барбара туда никогда не ходила, она не общалась с канадскими французами, работавшими на одной фабрике с ее покойным мужем, и ее не влекли ни танцы, ни музыка, ни шумное веселье. Зато остальные Бёрджессы этот фестиваль не пропускали. С Джимом рабочие всегда хотели обсудить забастовки и вопросы профсоюзов, так что за вечер он успевал поговорить со многими. Пэм и сейчас помнила, как он, склонив голову, слушал людей и похлопывал их по плечу. Уже тогда он вел себя как политик, которым собирался стать.
С выбором лака Пэм ошиблась. На ногтях он смотрелся не так, как в пузырьке. Да и разве уместен осенью цвет спелой дыни? Кореянка подняла на нее глаза, застыв с маленькой кисточкой над пальцем ноги.
– Все хорошо, – сказала Пэм. – Спасибо.
Она глядела, как ее ногти приобретают жуткий («французский») цвет, и думала о том, что уже двадцать лет, как Барбары Бёрджесс не стало. Она не увидела, что Джим ее теперь знаменит, Боб разведен и бездетен, у Сьюзан родился придурковатый ребенок и ушел муж. А Пэм вот сидит с оранжевыми ногтями в городе, в котором Барбара была лишь однажды, когда Джим работал в окружной прокуратуре Манхэттена. И как же этот город ей тогда не понравился!.. Пэм шевелила губами, вспоминая. Они с Бобби уже переехали сюда, и Барбара боялась нос высунуть из их квартиры. Пэм развлекала ее, потешаясь над Хелен, которая недавно вышла за Джима и лезла из кожи вон, чтобы понравиться свекрови, – предлагала сводить ее в музей искусств «Метрополитен», на дневной спектакль на Бродвее, в чудесное кафе в Гринвич-Виллидж.