* * *
Утро второго и последнего дня сражения началось с ранней, в предрассветных сумерках, атаки ханской пехоты, на траншеи и редуты урусов. Лучи солнца только пробили себе дорогу, покрывавшие небо синие облака разошлись, и на равнину легли светлые блики. И вот в этом блеклом свете нарождающегося дня русские увидели: из дальнего края луга, как муравьи, двинулась огромная масса людей. Они росли, прибавляли в росте и размере с каждым шагом. Вот они миновали вчерашнею «линию смерти», вот прошли за неё. Приближаются все ближе и ближе к вражеским позициям.
И вдруг под ногами остяков с вогулами и прочими подданными сибирского правителя засверкали ослепительные, в утренней рассеивавшейся мгле вспышки, загрохотали взрывы, поднялись клубы вонючего дыма и пехотинцы с пронзительными криками начали падать на землю с оторванными или покалеченными ступнями ног, заливая все окрест себя, в том числе и родичей из своего племени, своей ещё горячей кровью. Вот в эту то ошеломленную толпу, сбившеюся в плотную массу на рубеже четыреста метров, ударил единый залп всех «единорогов» установленных на позициях. Ядра, хотя и небольшие, пробили не длинные бреши в этой людской отаре. А так как ядер было много, то и бреши оказались частые. Пока пушкари перезаряжали свои орудия, в толпу прилетели пули из тройки залпов «сакмарочек» стрельцов. В их подкрепление опять прошлись по людским телам ядра. Но атакующие перли вперед, так как их с тыла подпирали спешенные татары из племенного ополчения, имевшихся под рукой Кучума так же в немалом числе. Выставившие копья, разгоряченные призывами мулл, татары шли молчаливыми рядами. Уже в оптику стали прекрасно различаться их смуглые, замкнутые лица, с гримасами ярости. Наконец с трехста метров дошло дело и до картечи, сначала крупной, а потом и обычной. Вступили в дело пищали, выбросивших в сторону наступающих свои полтора десятка картечин на ствол. Передние ряды легли под «градом» металла. Идущие за ними, в глубине наступающих, заметались. Но накаченные проповедями мулл, татары настойчиво, с фанатичный упрямством шли вперед, подгоняя и направляя жалами копий в нужную сторону потерявших боевой задор впереди идущих подневольных людишек. Наконец за спинами татарской пехоты показались полтора - два десятка мулл, одетых в разноцветные, но однотонные халаты, все как один в белоснежными чалмах. Они приотстав, подняли руки вверх и что - то завопили, потом перешли на монотонный, хотя и громкий речитатив.
К отражению атаки подключились и осадные полупудовые «единороги», ударившие бомбами прямо с паузка. Крупные снаряды влетев в строй татарской пехоты, взорвались, подняв высокие «кусты» влетевшей земли и выкосив осколками все живое в радиусе в пяти метров от места взрыва. Не отстали от своих «больших братьев» и пушки шхун, так же «приласкавшие» погонщиков своими гранатами. Хотя и меньшие взрывы, но в гораздо большем количестве, встали среди врагов. И противник попятился, дрогнули даже татарские копейщики. Ещё неистовей взвыли муллы, бросившие к задним шеренгам копейщиков. Визгливо что - то крича им, вздымая руки то вверх, то указывая на русские позиции. «Разлохмаченный» осколками, картечью и пулями атакующий строй, остановился и качнулся вперед. Где шагом, а где и бегом бросился к траншеям. В полудюжине мест, бегущие достигли окопа и сошлись со стрельцами в рукопашную, грудь в грудь. Там, где в атаке не спешили, последующая стрельба сначала остановила атакующих, а впоследствии и отбросила, тех кто остался жив и не ранен, назад. После чего на ворвавшихся в траншею кучумчев навалились с флангов освободившиеся от стрельбы стрельцы и в течении двадцати пяти минут исправили положения, восстановили линию обороны, вырезав в сабельных, кинжальных и ножевых схватках всех ворвавшихся на позиции сибирцев.