— Чем-то белым. Что толку спрашивать, что там именно? Всё равно соврут скорее всего.
— Да? — тупо промычал Слава.
— Ага, дело такое. Один раз я занюхал что-то. Мне обещали чистый кокаин. Я приготовился кайфовать, а в итоге меня глючило целые сутки. Ну и дела, да?
— Матвей, у меня к тебе два вопроса.
Они подошли к круглосуточному магазину неподалёку. Слава опустился на бордюр, достал пачку, в которой оставалось жалкие две сигареты. Одну протянул Матвею, другую закурил сам.
— Первый. Ты чё, наркоман?
Матвей с наслаждением выпустил дым в небо, задрав голову. Слава присмотрелся к его пальцам, которые сжимали сигарету. Они заметно тряслись. Слава сконцентрировался и присмотрелся к лицу Матвея. Его челюсти ходили ходуном так, что можно было услышать скрежет трущихся друг об друга зубов.
— Нет. Но бывает, что обыденность мне так опротивеет, что другого выхода просто не нахожу. У нас сейчас самое беззаботное время, ты уж поверь мне. Сейчас надо брать всё от жизни. Я летом почищусь, отдохну, а потом хрен меня к этой дряни потянет. Видал, в каких хоромах живу? Хочу сам заработать на такие же. Лучше — больше. Поэтому в универе буду пахать, как сволочь. Я это умею. Понимаешь, я всегда чувствовал, что могу. Знаешь, ну прямо всё могу. Думаешь, простой сынок мажора мог бы добиться, чего я добился? Чего я добьюсь ещё? Ни хрена. А я вот смог. Да и какие мои годы? Ты у меня ещё автограф будешь брать и всем рассказывать, что со мной в одну школу ходил. Да, Славка? Ты у меня вечером спрашивал, что я за Измайлова впрягаюсь. Так я за всех впрягаюсь. За тебя вот тоже. Ну ты, конечно, мне поближе, чем он, но всё равно — у меня друзей нет. За кем я вижу возможности, за того и топлю, за тем и присматриваю. Меня отец так научил. Кстати, ты что-то о своём пахане хотел поговорить, да? Как он? Что с ним стряслось? Пойдём уже скорее в магазин, не май месяц на улице. Нет, май, конечно. Формально. Но холодно, пиздец. Так чё?
— У меня второй вопрос остался, — Слава покачивался на заборчике, кое-как держав себя в руках. Речь Матвея он почти не слушал. Ему было плохо. Тошнота становилась чем-то чересчур определённым, жёстким и навязчивым. Каждая затяжка только усугубляла дело. Когда Матвей прервался, Слава вставил свой вопрос:
— Сходишь один в магазин? — А потом продолжил. — Я щас блевану.
* * *
Матвей вышел с тяжёлым пакетом, забитым разными банками и бутылками. Он, не останавливаясь ни на секунду, трещал обо всём и ни о чём. Слава зажёвывал вкус блевотины чудом оказавшейся в кармане жвачкой, трезвея с каждым шагом, и с каждым шагом всё сильнее ощущая всю никчёмность бытия.