— Дмитриевна, а шо, такое бекенбарды?
— Это борода такая козлиная. Висят пять сальных волосин, трясутся, срамота.
— Глупости, Дмитриевна. Бакенбарды — это растительность у висков, как у Пушкина, например.
— А ты, Семеновна, помолчи. Думаешь, если литературу преподавала, то умная, да? Интилихенция, тоже мне. Вот такие как ты голову трудовому народу и дурят.
— Привет, бабули, — поздоровался я, перебивая поднявшийся гомон. — Я тоже рад вас видеть, леди. Вижу маразм крепчает, покоряя новые высоты. Почем килограмм сплетен?
Бабки загомонили ещё громче, злобно посматривая на меня.
— Ирод!
— Бандит!
— Сталина на тебя нет!
— Козел!
— Набухаются и хамят приличным женщинам, гопота подзаборная!
Обошел разошедшихся старушек и открыл подъездную дверь. И тогда в спину резко влетело отчаянное, с истеричным надрывом:
— Чувырло пушистое, ондатра тоскливая, обморок бухенвальдский, свинюка нешкрябанная!
От неожиданности я споткнулся, и ухватился ладонью за дверную ручку, чтобы сохранить равновесие. Развернулся, борясь с душившими спазмами. Бабки увидели мое исказившееся лицо и озадаченно замолчали.
Я шагнул к старушкам и сдавленно проскрипел:
— Стыдно так выражаться, леди. Кто это крикнул?
Бабули молчали как партизаны. Пауза затягивалась. Наконец Ефимовна виновато отвела взгляд, и призналась:
— Ну я сказала. А шо такое? Мой внучок завсегда так с одноклассниками ругается. Такие выражения по телефону выдает, я запоминать не успеваю.
Я ответил, подрагивающим от еле сдерживаемых эмоций голосом:
— Мадам, выражаю вам своё порицание. Недостойно настоящей леди преклонного возраста оперировать такими ужасными выражениями. Свинюка нешкрябанная, чувырло пушистое и особенно ондатра тоскливая — это перебор. Об обмороке бухенвальдском даже не говорю. Меня ещё никто так ужасно не оскорблял.
Ефимовна смущенно потупилась и буркнула:
— Извини, переборщила.
Я стиснул зубы, с трудом сделал каменное лицо и кивнул:
— Хорошо, извинения приняты.
В гробовой тишине отвернулся от стайки озадаченных старушек. Открыл дверь, взлетел на лестничную клетку и заржал так, что гулкое эхо громом разнеслось по бетонному коридору. Во дворе кто-то испуганно пискнул, что-то с грохотом упало.
На втором этаже захлопали двери квартир. На лестничную площадку выглянул ошарашенный сосед. За ним виднелась любопытная мордочка девчушки лет четырнадцати.
— Мишка, это ты? А мы думали, звездец какой-то творится. Ты чего?
— Ничего, — прохрипел я, вытирая выступившие слезы подушечками пальцев. — Это же надо такое придумать обморок бухенвальдский, ондатра тоскливая, чувырло пушистое…