Радостно плещется прозрачная жидкость в хрустальной рюмке и мы чокаемся через экран компьютера!
И так у нас начинается наше дистанционное застолье, с закусками и тостами. И весело нам, и так близки мы, как будто нет между нами экранов и тысяч километров!
Галя рассказывает мне о своем мини-отеле, где она – хозяйка.
Она рассказывает о коте, который живет у нее в отеле и получает совершенно незаслуженные жирные чаевые.
Рассказывает о взрослом сыне, который никак не желает встречаться с французскими девушками, а постоянно выискивает россиянок и крутит с ними шашни по-русски.
Она рассказывает про то, как она полюбила устрицы и как ее новый муж по утрам ездит за ними на рынок.
Рассказывает про русских подружек, у которых в мужьях французы, и как они хихикают, сравнивая русских и французских мужчин.
Рассказывает о жарких спорах за дружескими обедами на тему российско-европейской политики. О том, как на нее как на русскую нападают французы с обвинениями во всех грехах российского правительства и как она держит удар, как эти споры переходят на личности, так что приходится разводить спорщиков по разным концам стола и пить примирительное шампанское.
Накал патриотизма в нашем разговоре доходит до высшей точки, и я предлагаю: «Галь, давай я тебе вышлю парочку Павлово-Посадских платков. Слабо носить их в центре Франции?»
Галя в ответ машет рукой: «Опоздала, дорогая. Уже все есть и все носится. Есть два платка и несколько шарфов».
Я восторгаюсь.
Прошло полгода. Наступило лето.
И мне звонит Галя с грустной, печальной новостью, что она только что похоронила Кристофа, того самого, кто с утра срывался ради нее за свежими устрицами.
Я потрясена этим – ведь еще недавно у них все было хорошо.
Галин муж скоропалительно ушел из жизни из-за рака. Несколько месяцев борьбы не увенчались победой… И Галя плачет мне в трубку… И я плачу в ответ. И опять нет между нами преград в виде телефонных трубок или государственных границ. А есть женское бессилие перед жестокостью смерти.
Ведь только сейчас всем стало ясно – это была любовь, настоящая, искренняя, которой многие из нас так и не испытали.
Галя плачет о том, что этой любви больше нет, а я плачу о том, что у меня ее не было.
Она плачет о том, что не может смотреть на жасминовый куст во дворе, за которым ухаживал Кристоф.
Она рассказывает о том, как читала над умирающим мужем православные молитвы, и о том, что перед смертью он просил похоронить его согласно католической вере, хотя при жизни никогда не ходил в храм.
Она плачет о том, что на похоронах они плакали и обнимались все вместе – первая жена и две взрослые дочери от первого брака.