— Маэстро Френи, — голос Петры чуть насмешлив, но столь же приветлив, как ее глаза и улыбка, — ты, вижу, времени не теряешь, — она указывает на блокнот и карандаш в моих руках.
— Синьорина Корелли, — я снова кланяюсь и делаю несколько шагов вниз, чтобы оказаться рядом с ней. — На самом деле пока не маэстро, — честно признаюсь я. — Я только ученик. Мне еще предстоит вступить в гильдию, когда уплачу взнос.
Дуэнья при этих словах презрительно фыркает, что вполне понятно: вступительный взнос в гильдию живописцев составляет достаточно солидную сумму, и то, что ее у меня нет, говорит не в мою пользу. Петра и ухом не ведет на звуки, издаваемые своей провожатой.
— Значит, у тебя еще все впереди, — великодушно замечает она.
— А вы часто гуляете здесь по вечерам, синьорина? — спрашиваю я с тайной надеждой.
— Навещала свою старую кормилицу, живущую неподалеку, — отвечает Петра. — Решила заглянуть по случаю в цветочную лавку. Говорят, здесь всегда самые красивые цветы, которые даже к вечеру не вянут. Хозяин хвастал, что сам дон Федерико де Пальмароза покупает его лилии.
Она загадочно улыбается. В этой улыбке содержится намек на услышанную от цветочника сплетню о букете, подаренном князем дочери эльфийского кузнеца. На полных губах дуэньи расцветает саркастическая усмешка. Я молчу, распространение слухов больше подходит Амедео Синьори. Вместо ответа я вырываю из блокнота лист с только что сделанным наброском рук Петры, держащих фиалки, и с поклоном протягиваю собеседнице. Но она вместо того, чтобы взять рисунок, вдруг ловко выхватывает у меня блокнот.
— Давно мечтала ознакомиться с твоим творчеством, маэстро, — с озорной улыбкой говорит Петра, перелистывая страницы в обратном порядке. — Я видела, ты рисовал то, как мы играли в мяч, задравши юбки. О! — она доходит до той страницы, где изображена купающаяся нимфа. — А здесь юбки вовсе нет, как другой одежды, и лица.
— Разумеется, — соглашаюсь я, скромно опустив глаза.
— Зато все остальное нарисовано так подробно, — Петра боязливо оглядывается на площадь и поднятым плечом прикрывает блокнот от взгляда стоящей сзади дуэньи.
— У меня хорошая память, — все так же не поднимая глаз, объясняю я.
— Я это заберу, — строго молвит она, и между ее бровей появляется грозная, как у валькирии, складка.
— Пожалуйста, — соглашаюсь я и добавляю с хитрой улыбкой. — Я себе еще нарисую.
Петра в ответ взирает на меня сначала оторопело, потом с усмешкой качает головой и перелистывает страницу.
— Оставь, — отказывается она и забирает тот рисунок, который я предложил в дар первоначально. — Настоящее искусство должно быть неповторимым.