Маргарет сжала руку наставника. Она не стала спрашивать, чего Флавиони пытался добиться от инквизиторов, истязая их перед смертью, тем более что картинка вновь сменилась – среди клубящихся облаков кружилась огромная воронка, в которой копошились тысячи бесформенных тварей.
– Это было первое, что я увидел, когда ко мне вернулось зрение. Тогда я решил, что вижу ад. Ад в полной тишине. – Энджел смотрел на картинку в камине, и она становилась все четче и больше. Воронка росла, вращалась во все стороны одновременно в безумном ритме, ее блестящие стенки состояли из тел беспрестанно извивающихся существ. Они скользили и перетекали друг в друга, а воронка опускалась все ниже и ниже, распахиваясь все шире и шире, как зев зверя. – В полной тишине, – прошептал наставник, – и никого кругом…
Он смотрел в воронку широко раскрытыми глазами, а она тянулась вглубь той стороны бесконечными извивами, все дальше… дальше… дальше… Натан сжал плечо Редферна; тот дернулся и очнулся. Наваждение исчезло, превратившись в россыпь искр и язычков пламени. Маргарет сглотнула. Это сводило с ума даже в виде картинки из его воспоминаний.
– Я бросился в море и плыл, пока меня не выловили и не затащили в шлюпку, – пробормотал Энджел. – Дальше не помню…
– Это… там теперь такое? – выдавил кардинал, перекрестившись нетвердой рукой.
– Теперь уже хуже. Представьте, что накопилось под куполом за столько лет.
– И Валентина осталась там одна, – глухо сказал Бреннон. – Одна! С этой мерзостью!
– Вивене не умрет, – с неожиданной мягкостью проговорил Энджел. – Она бессмертна, и утрата физической оболочки для нее ничего не значит. Но даже ее силы способны истощиться. И она, как мы видим, не может закрыть провал.
Дядя коротко вздохнул и ссутулился, словно на него навалился каждый год из его пятидесяти лет.
«Даже двух месяцев не прошло, – подумала Маргарет. – Лучше б этой свадьбы вовсе не было!»
– Пойду, – пробормотал комиссар, – взгляну на доклады консультантов. Уже должны прислать.
Энджел проводил его долгим задумчивым взглядом. Кардинал с явным усилием отвел глаза от Редферна, жестом попросил Маргарет подойти и прошептал:
– Меня очень беспокоит ваш дядя, сеньорита.
– Вас? Почему?
– Быть может, вам лучше уговорить его вернуться домой, к семье?
– К ее детям, которым он должен будет это все рассказать?
– Дети? Я не знал, простите… Но, понимаете, он бессилен здесь что-то изменить, и от этого ему еще хуже. Как бы он ни хотел остаться рядом с ней, он никогда не сможет приблизиться к периметру Фаренцы, как и любой человек. Там все отравлено на столетия…