Определиться, наконец, что делать дальше. В особенности с Бьянкой, этой высокородной дурой, которая сперва показалась довольно разумной молодой особой, а на поверку оказалась кусачей болонкой с куриными мозгами. Но Бьянка — это во-вторых.
Во-первых — Дани. Ха! Его жена.
Аламар уехал из дома сразу же, как только Эльвин спустился в гостиную. Выглядел целитель так, словно на нем возили кирпичи. Прошел понуро в комнату, плюхнулся в свободное кресло и замер, откинув назад голову и прикрыв глаза.
— Я все сделал.
Голос пустой и холодный.
Именно в тот миг Аламар с трудом переборол в себе желание броситься наверх и посмотреть, каково состояние Дани. Эльвин, сукин сын, словно мысли читал:
— Беспокоишься о красоте своей жены?
Аламар нашел в себе силы на язвительную усмешку.
— Мне плевать на то, как выглядит ее мордаха. Мы будем превосходной парой, оба такие красавчики.
— Я вот думаю, — медленно проговорил Эльвин, — когда ты успел настолько измениться, что я перестал узнавать человека, которым восхищался?
— Возможно, именно таким я всегда и был?
— Нет. Это не так, — взгляд Эльвина сделался цепким, пронзительным, — скажи, только честно, тебе не надоело издеваться над сиротой?
— А почему мне должно надоесть? Она собственноручно выпустила Ксеона. И, кстати, ты тоже ушами прохлопал.
Эльвин помолчал, что-то взвешивая в уме. А затем, прищурившись, заключил:
— Сдается мне, ты немного лукавишь перед самим собой.
…Вот в этом-то и весь вопрос.
В самом ли деле, Аламар, тебе хочется и дальше наслаждаться болью и страданиями?
Он высмотрел место, где чугунная ограда набережной оканчивалась ступенями, и подошел к морю. Темно-серое, почти черное. И очень холодное. Пахнет солью и непонятной далекой сладостью, как будто свободой веет.
Аламар пнул камешек, сталкивая его в набежавшую волну.
Надо быть честным хотя бы с собой, надо признать, что злость на девчонку как-то незаметно сошла на нет. Он устал от ненависти. Хорошо бы просто жить дальше, ни о чем больше не задумываясь, да вот, обзавелся женой.
Глубоко вдохнув свежий, напоенный солью воздух, Аламар зашагал дальше. Что-то происходило с ним, непривычное и новое — или наоборот, очень хорошо забытое старое. И на самом деле… Он уже давно не чувствовал себя более живым, чем когда увидел разодранное в лохмотья окровавленное лицо Данивьен. Что хрустнуло внутри, словно скорлупа, и там, где раньше была выжженная пустыня, проклюнулась злая боль. Болело так, как будто это его только что кромсали острые когти механоида.
А за несколько часов до этого Данивьен приятно удивила манерами. Она ухитрилась есть правильно, использовать именно те столовые приборы, которые следовало. Да и на вопросы Маттиаса отвечала весьма своеобразно. Пожалуй, именно это привело Аламара в хорошее расположение духа. Он поймал себя на том, что ему интересно наблюдать за этой прехорошенькой куколкой, а еще любопытно стало, какой она может быть, когда не запугана и когда не страдает? Что ж, посмотрел. А потом трусливо удрал из спальни, потому что испугался собственной реакции на происходящее.