Аламар лежал, щурился на латунную ручку двери. Накатывало горькое осознание того, что уснуть уже не удастся. Красивые часы в деревянном корпусе уже показывали одиннадцать. Скоро появится Кио и начнет будить, мягко прикасаясь к плечу.
А ему все кажется, что не Кио войдет в дверь, а прекрасная Эльза. Время не стерло ее облик, Аламар помнил каждую черточку. Она слегка располнела, родив Мариуса, и оттого стала еще краше. Румянец на щеках, смеющиеся голубые глаза в шелке ресниц. Сочные губы, вкус которых напоминал нагретые солнцем спелые черешни…
И ничего не осталось. Ни-че-го. Он один, словно обугленная головешка. Воздух едкий и пахнет пожаром, во рту печет, пепел на зубах и языке…
Исключительно потому, что высокородному мерзавцу надоело сидеть взаперти, и он решил — а попробую-ка я свои силы на непобедимой армии Рехши.
Что ж, попробовал. Очень удачно попробовал, поначалу никто так и не понял, почему вдруг армия механоидов отказалась признавать власть короля и начала крушить все, что подворачивалось под руку. Но Аламар Нирс тоже не лыком шит. Копал пять лет, пока не добыл доказательства, не зафиксировал магические следы. Надо было видеть, как сокрушался король, пока слушал доклад Аламара. Как же так, возлюбленного сына — и казнить? Нет-нет, это невозможно, королевская кровь так редка нынче. Пусть посидит в изгнании, авось поумнеет.
«Пусть посидит, — согласился Аламар, а про себя добавил, — авось, сдохнет на том острове. Долго там еще никто не протянул».
Латунная ручка дрогнула, проворачиваясь, и Аламар невольно подобрался.
Вот, сейчас… Синее домашнее платье, белый кружевной воротничок, водопад золотых вьющихся волос. Эльза.
Внутрь ловко проскользнул Кио и, встретившись взглядом с хозяином, лишь укоризненно цокнул языком.
— Вы так и не отдохнули, мастер.
— У Всеблагого за пазухой отдохну, — Аламар с усмешкой ткнул пальцем куда-то в потолок, — что ж, пора собираться.
…Сборы были недолгими.
Он вышел на крыльцо, постоял немного, вдыхая влажный и холодный воздух. Труха с неба больше не сыпалась, теперь это был просто небольшой дождик.
«Если ночью приморозит, надо будет запретить Ньями идти на рынок, — думал он отстраненно, — поганая нынче зима выдалась».
И вспомнил, как мечтал лепить снежную бабу с Мариусом.
Что ж, не вышло.
Приметив карету, Аламар прошагал весь путь обратно к калитке, кивнул вознице и забрался в темное нутро, на мягкий кожаный диван. Смотреть на город не хотелось совершенно, поэтому он плотнее задернул шторы и откинул голову. О том, чтобы задремать, речи не было: от того, как потряхивало на мостовой, зубы клацали. Какой уж тут сон.